Дом на краю тишины - Галина Мишарина

— Уверена, Сезри сможет его уговорить. Ты, главное, держись! Кин не так жесток, как некоторые. Просто постарайся не сердить его.

— Ну да, — невесело усмехнулась я. — Спасибо тебе.

— Нет, это мы тебе благодарны. Не знаю, как, но ты победила тот образ, Ибрис.

Она сжала на прощание мою руку, и, сев в прэр, быстро скрылась вдали. Ну а мне пришлось вернуться к мужчине, который пил какой-то шипучий напиток — наверное, лекарство.

— Значит, всё-таки можешь избавляться от нежелательных образов. Ну, об этом мы пока никому говорить не будем.

Я кивнула.

— Твой друг в надёжных руках.

— М?

— Я про Амэс.

— А, ну да. Они, кстати, три года уже вместе. Для гонщика это долгий срок.

— Просто в ней есть доброта, которой сейчас очень не хватает. Она не похожа на избалованную, истерзанную богатством: скромный облик, искренняя улыбка…

— Неужели? — скривил губы мужчина, и я поняла, что сейчас узнаю много интересного. — Доброта бесполезна, Ибрис. Что она даст мне, и что она дала тебе? Ты говоришь: богатство разъедает нас изнутри, но разве бедность не убивает медленнее и мучительнее? И что ты, бедная, но честная, чистая душой, смогла сделать для своей семьи? В то время как я могу поддерживать близких и друзей на расстоянии, обеспечивая их всем необходимым!

Я выпила стакан воды, надеясь, что в висках перестанет пульсировать гнев.

— Я сдержала своё обещание, Кинши. Я жива. И когда они были живы, я делала всё возможное, чтобы сохранить достоинство. Не будь мы теми, кто мы есть — мы бы не могли называться семьёй. Семья — это ведь не просто кровная связь, не только вместе проживающая группа людей. Нас объединяли мечты и стремления. Знаю, у многих в городе всё иначе, но айруны черпают силу друг от друга. Поэтому, когда одному больно — другие могут разделить с ним эту боль, и тем самым облегчить его страдание. Мы не идём разными путями, мы движемся к избранной цели по одной дороге все вместе, при этом поддерживая индивидуальность каждого. И важно не то, сколько денег ты заработал, важно, каким способом.

Кинши поднялся и, упираясь кулаками в стол, тяжело на меня посмотрел.

— Да какая разница, если это позволяет тебе жить так, как хочется!

— Большая. Не имеет значения, сколько в твоих руках сосредоточено власти, если ты расплатился за неё частью своей души.

— Ты еще и в существование души веришь? Сочувствую. Значит, ты не живёшь в реальном мире.

Я посмотрела мимо него на дрожащий облик города.

— Моя вера — моя тишина, Кинши, и где-то там, на краю этой тишины — сердце моей родины. И моё преимущество перед материальным миром в том, что я знаю, что попаду домой в любом случае, если не в этой жизни, то после смерти уж точно.

— Эта грёбаная философия бессмысленна, — скривился он. — Мы зависим от материальных благ. Ты не сможешь торговать душой, чтобы прокормить себя, Ибрис. А телом — сможешь.

— Некоторые люди не готовы продать ни единую свою частицу. И да, можешь считать меня гордой, и упрямой, и тупой в своём упрямстве. Но всё, что у меня осталось — моё достоинство. Если я начну лизать жопы — потеряю себя и предам свою семью, похерю весь пройденный вместе с ними путь. Мне нужно двигаться вперёд, но делать я это буду по-своему, на своих условиях! Да, мы тоже стремились заработать денег, но этот капитал нам был нужен не для возвышения — для осуществления мечты.

— У всех есть мечта.

— Устраивать оргии, скупать редких зверей и жрать их? Унижать других и тащиться от этого?

— А ты у нас что, определяешь ценность и чистоту мечты? — фыркнул он.