Молчи - Б. Урруэла, Энн Малком

Орион захотелось рассмеяться над этим заявлением.

Им причитается детство.

Выпускной бал.

Высшее образование.

Первый поцелуй для Шелби, второй поцелуй для Орион.

Способность вновь смеяться.

Кроме того, им причиталась кровь всех их врагов.

Но ни один адвокат не добьется этого.

Она сама добьется.

Но адвокат мог бы обеспечить ей обеды со стейками на всю оставшуюся жизнь. И это было бы просто замечательно.

Глава 8

Три месяца спустя

— Шелби, милая, хочешь, я приготовлю тебе ванну?

Шелби стиснула зубы. Приготовить ванну. В четыре часа дня. После ванны, наверное, ее будет ждать пижама, только что из сушилки, идеально разложенная на кровати. Пижама с рисунками уток или цветочков. Фланелевая, прям как для детей. И Шелби сразу же почувствовала бы это слабое, ужасное напоминание… Напоминание о годах, проведенных в Клетке, о ваннах и ночных рубашках.

Ее родители знали только своего ребенка. Их маленькую девочку, которая любила держать отца за руку во время долгих вечерних прогулок и позволяла матери целовать ее на ночь. Они не знали, как быть рядом с женщиной, у которой отняли девственность без ее согласия. Которая знает, каков голод на вкус, и как он воняет. Которая знает, как выглядят монстры.

Они боялись этой женщины. Пугались.

Поэтому они ухаживали за девочкой, которую помнили, и игнорировали женщину прямо перед ними, ту, которая едва держала себя в руках.

— Нет, спасибо, мам, — сказала Шелби, сжимая кулаки.

Но она улыбнулась. Улыбка была фальшивой, почти болезненной. Она никогда не испытывала такого гнева и разочарования. Даже в Клетке. Она хотела кричать от этого проявления любви и нежности, но прошлая боль и пытки заставляли ее увядать и подчиняться. Кем она стала?

Ее мама стояла перед ней, пытаясь улыбнуться, но ее глаза наполнились паникой — она почти заламывала руки.

— Хочешь, приготовлю тебе макароны с сыром?

И, конечно же, еда. Ее мать готовила все любимые блюда ее детства, как будто это как-то поможет. Как будто, если съешь достаточное количество гамбургеров, сотрется то, что произошло.

Она вздохнула, глядя на маму, на постоянное остекленение в ее глазах, всегда на грани слез. Слезы матери когда-то заставляли плакать саму Шелби, но теперь они ее раздражали, сводили с ума. Оскорбляли ее собственные страдания. Но она не говорила, о чем думала, не знала, как это сделать.

— Конечно, мам. Макароны с сыром — очень здорово.

Мать улыбнулась, но улыбка не коснулась ее глаз. Это была маска, которую она надевала перед Шелби.

Ее отцу было немного лучше, потому что он так сильно не старался. Мужчины, как правило, не так умело скрывали свои истинные чувства, как женщины. По крайней мере, для женщины из семьи О’Рейли. Они в раннем возрасте учились нравиться людям, чтобы выжить, им иногда приходилось притворяться… Ради семьи, ради хрупкого рассудка. Они были мастерами обмана во многих отношениях.

Мужчины О’Рейли были лучше в других вещах, например, скрывать своих монстров, но не свои чувства. Ирландская кровь, текущая в их жилах, смазанная небольшим количеством виски и эля, изливала секреты, чувства и тревоги. Ее отец не был исключением. Он не пил, как его отец — её покойный дедушка, — и скрывал это от нее большую часть ее детства, но в любом случае это никогда не беспокоило ее. Ей нравилось, что он был открытым и честным.

Вот почему она предпочитала быть рядом с отцом. Он не притворялся, даже не пытался. И он не заставлял ее чувствовать себя какой-то хрупкой безделушкой, бегая вокруг нее на цыпочках и разговаривая с ней, как с ребенком. Она чувствовала себя более комфортно в отвратительной честности, а не в синтетической доброте и теплоте, которые ее мать использовала в качестве щита.