Молчи - Б. Урруэла, Энн Малком

Теперь она была рада оцепенению, учитывая, что впервые с четырнадцати лет увидела Гретхен Новак, которая отправляла ее домой с набитым домашним печеньем рюкзаком. Нет, она не была ей как вторая мама или что-то в этом роде. Гретхен Новак была хорошим человеком и хорошей матерью. Поэтому она была добра к Орион, потому что именно так поступали хорошие матери. Она часто приглашала ее на ужин, отдавала остатки, когда понимала, что у Орион не будет возможности поесть у себя дома, и, как правило, заботилась о нищей лучшей подруге своей дочери. «Воспитание» в каком-то отдаленном смысле. Но каким бы хорошим человеком она ни была, ей не нравилось, что ее дочь тусуется с мусором из трейлерного парка. Конечно, она хорошо это скрывала, почти идеально, но даже в детстве Орион видела, как та слегка задирала нос, глядя на нее. То, как она делала небольшие замечания по поводу одежды, которая не подходила Орион, или говорила, что ей следует подстричь волосы.

Когда Гретхен снова увидела ее в первый раз, она не задрала нос. Были лишь объятия, слезы и общий ужас из-за того, через что прошла Орион. Ощутимое сочувствие. К счастью, слезы и физический контакт длились недолго, Гретхен решила перейти сразу в «режим мамы» и приступить к организации похорон, как это могла бы сделать мать-католичка из высшего среднего класса.

Именно так, как ненавидела Жаклин.

Но это была услуга. Для того, чтобы показать, что ее жизнь имеет значение.

Представители средств массовой информации, конечно, были повсюду. Полиция окружила вход на кладбище вместе с B.A.C.A. — «Байкеры против насилия над детьми»[30]. Это была большая новость, и местные власти серьезно отнеслись к частной жизни девочек и похоронам.

Но это не означало, что представители СМИ не пытались.

Еще одна жертва погибла. Еще один гребаный заголовок.

Орион не осознавала, что священник перестал бубнить, пока Эйприл не сжала ее руку.

Орион резко подняла голову.

Эйприл протягивала ей розу.

Орион моргнула.

— Брось её, — мягко сказала она.

Орион посмотрела перед собой, на дыру, в которую опускали Жаклин. Потом снова посмотрела на розу, которую предлагала ей Эйприл. Она была белой.

Она не хотела брать ее. Вся эта красота вызвала у нее отвращение, будто это какой-то безумный ритуал, показывающий смерть изящной или безмятежной, когда на самом деле Жаклин умерла с иглой в руке и демонами в сердце.

Но она все равно взяла розу. На автопилоте она бросила розу на гроб, хотя и знала, что роза не остановит тело Жаклин от разложения и превращения в ничто.

Она притворилась, что ни капельки не завидует ей.

* * *

— Ри, — мягко сказала Эйприл.

Орион ничего не ответила, не поправила ее, хотя это имя резало, как лезвие.

— Мама организовала небольшой прием у нас дома, — продолжила Эйприл.

Орион внутренне содрогнулась при одной мысли о том, чтобы войти в эту парадную дверь. На это крыльцо. Это чертово крыльцо.

Она продолжала смотреть на кучу грязи. Надгробия еще нет. Видимо, нужно еще некоторое время. Что было хорошо, так как она понятия не имела, что будет дальше.

«Жаклин Рейнольдс прожила одиннадцать лет вне плена».

Орион задавалась вопросом, что было бы написано на ее собственном надгробии.

Вероятно, то же самое.

— Орион, — повторила Эйприл.

— Я… — Орион замолчала. Она хотела сказать, чтобы та уходила. Ей хотелось прогнать ее, закричать и избавиться от всякой ответственности за то, чтобы пойти на гребаные поминки, которые были со вкусом организованы и ужасно тошнотворны. Она бы сказала это, но что-то остановило ее. Что-то в мягкости голоса Эйприл. И еще она никогда не уходила, какой бы жестокой Орион ни была по отношению к ней.

Это заставило ее задуматься.

Но это не остановит ее навсегда. Потому что, если у нее есть выбор быть жестокой или снова войти в дверь этого дома, то лучше первое.