Молчи - Б. Урруэла, Энн Малком

Конечно, нет. Он не мог грубо разговаривать с бедной маленькой жертвой.

Между ними снова воцарилось неловкое молчание. Даже при том, что было темно, она могла разглядеть профиль Мэддокса. Сильная челюсть, слегка искривлённый нос. Раньше был не такой. Неужели он сломал его, играя в футбол? Или подрался из-за девушки? Пытался арестовать пьяного?

Она хотела спросить, почему у него теперь кривой нос. Какой была его жизнь. Старшая школа. Колледж. Каникулы.

Вопросы, которые не должно быть так чертовски трудно задавать. Но все легкое для Орион было тяжело. Она — эксперт в ужасном, и обыденные вещи были какими-то невозможным.

— Она узнала меня, — сказала Орион еще через несколько минут.

Мэддокс взглянул на нее, но ничего не сказал.

— Она узнала меня из новостей, — продолжила Орион. — Это был дерьмовый поступок, но она не хотела зла. Она молодая. Пьяная. Глупая, — Орион сделала паузу. Оглядываясь назад, хотя и смутно, она поняла, насколько безобидной была та девушка. Теперь мир другой. Люди всегда делали такое дерьмо, фотографировали «знаменитостей»: жили своей жизнью в Интернете. Все было игрой.

Она готовилась к вниманию, которого не хотела. Ей просто нужно было промыть свои щиты, которые она использовала в Клетке, чтобы теперь защищаться в этом мире социальных сетей.

— Она была достаточно взрослой, чтобы пить в баре, — сказал Мэддокс после паузы. — Достаточно взрослая, чтобы знать, бл*дь, как не стоит делать.

— Может быть, — сказала она.

— Определенно, — ответил он. Он взглянул на нее, остановившись на светофоре. Он потянулся к ней, легонько коснулся рукой ее подбородка и синяка на щеке.

Той девушке досталось намного хуже, и Орион следует сейчас быть в наручниках.

Она хотела запечатлеть этот момент, это воспоминание о том, как Мэддокс прикасался к ней там, где уже больно.

— Я чертовски зол, что ты пострадала, — сказал он, отводя руку назад, когда загорелся зеленый свет.

Орион стиснула зубы, проглотив все жестокие реплики, вертевшиеся на кончике ее языка. Потребность выпалить что-нибудь о том, что за это десятилетие ей причинили много боли, была почти непреодолимой.

— Это пустяки.

— Это не пустяк.

— Мэддокс, ничего страшного, — повторила она.

На этот раз он не сопротивлялся ей.

— Мне не нравится, что вы с Эйприл занимаетесь подобным дерьмом, — сказал он. — Вы двое очень важны для меня. А она чертовски безрассудная.

Важны для него.

— Не только она, — сказала Орион. — Как бы тебе ни нравилось думать обо мне как о какой-то хрупкой жертве, легко поддающейся влиянию, у меня есть свобода воли. Если бы я не хотела быть в том баре, меня бы там не было. Если бы я не хотела пить текилу, я бы не пила, — она не смогла сдержать язвительности в своем голосе.

— Я знаю, — мягко сказал Мэддокс, не поддаваясь на приманку. — Я знаю, что у тебя есть полное право делать такое дерьмо. Делать все, что ты захочешь. Но мне это не нравится. И прежде чем ты начнешь спорить со мной, это не из-за того, через что ты прошла, и уж точно не потому, что ты жертва. Это потому, что ты — это ты, Орион.

В его тоне было так много неприкрытых эмоций — текила не смягчила остроты. И она не смогла найти резкого ответа на его слова.

Поэтому она молчала до тех пор, пока он не припарковался на стоянке у ее дома.

— Проводишь меня наверх? — спросила Орион. Или, точнее, текила спросила.

Мэддокс поднял бровь.

— Что случилось с независимой женщиной, которая может сама дойти до своей квартиры? — в его голосе слышалось поддразнивание.

— Она приходит и уходит, — ответила Орион, слегка поддразнивая в ответ.

Она не понимала, что делает. Она знала, что это плохая идея, что это опасно, что она не готова. Но эти вещи уже не казались такими важными, как в прошлом.