Оборотень - Шарлотта Йонг (2021)

– Перегрин, – позвал его доктор, – твой дядя, сэр Перегрин Окшот, так добр, что приехал взглянуть на тебя.

Хорошо вымуштрованный в строгой домашней школе, Перегрин сделал приличный поклон, хотя, под влиянием возбуждения, его желтый глаз почти совсем закатился.

– Ну, мой тезка, твой отец не позволяет называть тебя крестником, – сказал сэр Перегрин, – мы должны быть друзьями.

Мальчик при этом посмотрел на него. Пожалуй, в первый раз его приветствовали по-человечески, и он доверчиво положил худые пальцы в руку своего дяди.

– А это ваша маленькая дочка, добрая приятельница Перегрина. Вы должны гордиться ее храбростью, – сказал придворный кавалер, в то время, как она присела перед ним и он, по тогдашней моде, поцеловал ее; так что она, еще полная стыда за свой испуг перед негром, была совсем поражена его похвалою.

В это время подали блюдо с жареными курами, все сели за стол, и дети, как того требовало приличие, должны были хранить молчание за едой; но в то время, как сэр Перегрин сообщил своему хозяину, что его величество назначил его послом к двору Бранденбургского курфюрста и рассказывал другие интересные подробности о заграничной жизни, м-рис Вудфорд заметила, что он внимательно следил за тем, как вел себя за столом его племянник, и она порадовалась в душе, что с этой стороны его манеры были безукоризненны. Может быть, к нему по наследству перешли более утонченные манеры от его матери, и его более деликатная от природы натура и вкусы были, пожалуй, для него еще одним лишним источником страданий в той строгой, чтобы не сказать грубой, простоте жизненной обстановки, среди которой жили дети в его родном доме.

Когда обед кончился, детей отпустили в сад, предупредив, чтобы они не уходили далеко, на случай, если сэр Перегрин пожелает вторично увидеть своего племянника. Для мужчин был также поставлен столик в саду с вином и фруктами, но посол просил, чтобы м-рис Вудфорд не покидала их.

– Я доволен, – сказал он. – В мальчике видны воспитание и благородная кровь. Мне столько наговорили про него ужасного, что действительно можно было испугаться; но я не заметил той грубости и непривлекательности, которые бы помешали мне взять его к себе.

– О, сэр, неужели это ваше намерение? – воскликнула дама с таким восторгом в голосе, как будто говорилось о ее собственном ребенке.

– Я думал об этом, – сказал посол. – У меня есть основания взять его на свое попечение, и мой брат, вероятно, согласится на это, так как он в полном недоумении, что делать с этим неудачным отпрыском.

– Он не был бы таким, если б его жизнь была счастливее, – сказала м-рис Вудфорд. – И право, сэр, я думаю, что вы не раскаетесь в этом, если…

И она остановилась.

– Что вы хотели сказать, мистрис?

– Если в вашем доме никто ничего не знает об этих россказнях.

– За это можно отвечать, сударыня. Со мною только один слуга – этот самый напугавший их негр, – и он говорит только по-голландски. Я уже почти решил оставить здесь мою остальную прислугу и возвратиться в Лондон морем, и при этом были бы отрезаны всякие пути для распространения сплетен о нем. Капеллан говорит, что это способный мальчик и с хорошими знаниями для своих лет, а я имею возможность дать ему хорошее образование.

– Если его голова в состоянии будет вынести это, – сказала м-рис Вудфорд.

– Искренне говорю вам, сэр, – прибавил доктор, – вы делаете доброе дело, и надеюсь, что мальчик достойно оправдает ваши попечения.

– Я могу уверить, ваше преподобие, – сказал сэр Перегрин, – что хотя и называют его кривым сучком, но я в десять раз предпочитаю иметь дело с ним, чем с этими краснощекими, большими тупицами – его братьями! Теперь возникает вопрос: следует ли мне ему сказать, что его ожидает?

– По моему мнению, – отвечал доктор Вудфорд, – если ваше намерение осуществится, ничего не может быть лучше, как поселить в нем надежду. Как ты думаешь, сестра?