Оборотень - Шарлотта Йонг (2021)

Я послал его закончить образование в Лейден, но должен сознаться вам, тут я увидел, что никакая дисциплина, никакой наставник не в состоянии ‘удержать его от ссор и самых крайних студенческих безобразий. Вскоре меня потребовали туда, и я нашел его в постели, раненного в бок шпагой на дуэли с одним шотландцем, студентом юридического факультета, обиженного тем, что он показал ему палец во время церковной службы; причем он оправдывался тем, что сидеть и слушать голландскую проповедь доводило его до сумасшествия. Нельзя сказать, чтобы невозможно было положиться на него. Только нужно найти ему работу, чтобы угомонить сидящего в нем беса, и все будет хорошо; кроме того, в нем много юмора и остроумия, и нет более приятного компаньона, чем он во время длинного путешествия и скучных остановок по гостиницам; он находит смешную сторону даже в самых явных неудобствах и проявляет замечательную наблюдательность. Но предоставьте его самому себе, и преследующий его неугомонный демон, наверное, наведет его на что-нибудь дурное и неожиданное. В Турине под этим влиянием он завел знакомство с каким-то капуцином, грязным плутом, которого я не подпустил бы близко к себе. Он был еще тогда в более серьезном настроении; но вот он добыл себе (я уж не знаю как – украл или занял) мрачный костюм одного из Братства Смерти, – белое одеяние с закрытым стоячим капюшоном на голове, с двумя прорезами для глаз, в котором они сопровождают тела умерших в могилу. Никто не подозревал, что это он, потому что в этом костюме не отличишь герцога от водовоза. Все было хорошо, но у края могилы злой демон – его собственное выражение – опять подтолкнул его поднять свое адское «гоготанье», потом он сбросил с себя похоронное одеяние и с диким криком исчез за стенами кладбища. Его не преследовали. Кажется, тело, предаваемое погребению, принадлежало человеку весьма сомнительной репутации, так что в спасении его отчаивались и сами читавшие над ним монахи, и его, очевидно, приняли за самого духа тьмы. Только неделю спустя его узнал по голосу один из придворных герцога Савойского и, как человек благоразумный, не захотел поднимать истории с одним из членов моей свиты и предупредил меня об этом по секрету. Когда я стал выговаривать Перегрину, он выражал свое искреннее раскаяние в том, что оскорбил тело умершего; еще долго потом он мучился этим и даже отдал свои последние деньги его вдове.

Он принес свои извинения на отличном итальянском языке, которому так же быстро научился, как и немецкому, открывшему все это джентльмену, и тот обещал хранить секрет, что и исполнил. При этом Перегрин уверял меня, что монотонный обряд похорон вызвал в его уме воспоминания о домашних проповедях и пробудил сидящего в нем демона.

– Как давно это случилось, сэр?

– Около полутора лет тому назад.

– И как он себя вел с тех пор?

– Довольно хорошо. Это время он был занят более важной работой для меня, и благодаря знанию иностранных языков из него вышел прекрасный секретарь; а в бытность его при французском дворе, – самом опасном для молодого человека, – он вел себя очень хорошо. В нем нет расположения к разврату; но он должен быть занят, и когда серьезная работа не наполняет его жизнь, он непременно попадает в беду. Он довел себя до строгого, но вполне заслуженного выговора от принца Оранского за то, что делал гримасы знакомому молодому офицеру во время осмотра. Вся надежда на Бога, если только он останется со своим отцом, у которого понятия о невинной забаве не идут далее почесывания голов у своих свиней!

Что можно было сказать в ответ на это, кроме искренних пожеланий, чтобы послу удалось уговорить своего брата. М-рис Вудфорд думала, что будет лучше, если бы вместе с ним, для усиления его доводов, поехал и ее зять; но в конце концов было решено предоставить этот вопрос решению самой семьи, и д-р Вудфорд только написал майору Окшоту и самому молодому человеку.