Мое безумие - Калья Рид (2021)

Через несколько минут Синклер выключил телевизор и свет. Мы легли в постель. Я уже почти уснула, когда Синклер прошептал мне на ухо:

– Если ты вдруг когда-нибудь усомнишься в нас, тебе достаточно прижать ладонь к груди и почувствовать свое сердце. Пока оно бьется, моя любовь к тебе жива.

Я приложила ладонь к сердцу. Синклер положил сверху свою руку.

– Бьется? – спросил он.

– Бьется, – прошептала я в ответ.

36

Март 2015 года

– По сравнению с этими дамами я чувствую себя сущим слоном, – пробормотала я матери.

Мы с ней приехали на женский обед, вернее, на ежегодный бранч в соседнем загородном клубе. Все эти застольные посиделки устраивались под предлогом сбора денег для многочисленных благотворительных организаций, но на самом деле самые богатые женщины в Фоллс-Черч просто собирались вместе, чтобы посплетничать.

Но даже так я отправилась туда по одной-единственной причине, и причиной этой была моя мать. Я посещала это мероприятие почти каждый год, начиная с шестнадцати лет. Пока все вокруг потягивали шампанское, я сидела рядом с ней и пила воду. Время от времени подруга моей матери делала мне комплимент, а моя мать сидела и сияла.

Но в этом году все было иначе. Подойдя к нашему столику, я увидела, как взгляды присутствующих уперлись в мой живот, скользнули к моему лицу, а затем снова вниз. После чего дамы спешили отвернуться и возобновить оживленную беседу с соседями по столу.

Меня заклеймили как ужасную жену замечательного мужа. В их глазах я была шлюхой. Этакой современной Эстер Принн. Дайте этим дамам несколько минут, и я не сомневаюсь, что они пришили бы мне на платье алую букву «А»[1].

– Меня здесь не должно быть, – сказала я одним только уголком рта.

Высоко держа голову, мать улыбалась направо и налево.

– Ты останешься. Пусть говорят.

Нас проводили к нашему столику, накрытому красивой бледно-розовой скатертью. Посередине в стеклянной вазе стоял потрясающий букет цветов. Хрустальные бокалы для шампанского сверкали и искрились. И на каждой тарелке была карточка с именем гостьи. Найдя карточку с моим, я с глубоким вздохом опустилась на стул и погладила ладонью живот. Казалось, еще недавно я была беременна без видимых признаков, а потом вдруг – бац! – на всеобщем обозрении.

Такое впечатление, что ребенок использовал мой мочевой пузырь в качестве резиновой игрушки. И если это всего через шесть месяцев, то что будет в самом конце беременности? Тем не менее в глубине души я знала, что буду скучать по этим моментам. Настырный голос в моей голове твердил, что каждый толчок крошечной пятки – это вверх счастья. Каждый мышечный спазм. Каждый побег в туалет. Потому что они неповторимы.

И их нужно прочувствовать сполна.

Через два столика слева от меня сидела мать Уэса. Каждые несколько секунд я чувствовала на себе ее взгляд. Но сама ни разу на нее не взглянула. Неудивительно, что наши отношения быстро испортились. Чью бы сторону она заняла, пока тянулся бракоразводный процесс: бывшей невестки или ее идеального сына?

Ясное дело, что не мою.

Но шокировало другое – то, как быстро она распространила слух. Она не жила в Фоллс-Черч, но это явно не имело значения. Она как будто была одержима, рассказывая эту историю на свой лад, чтобы у ее драгоценного сына над головой всегда оставался сияющий нимб. Окружающие, словно стервятники, с жадностью налетали на ее рассказы, что в очередной раз доказывало: ничто так не объединяет женскую компанию, как хорошая сплетня.

Моя мать не одобряла моего решения развестись. Она снова и снова пеняла мне, что я должна постараться все уладить. Но пусть хоть кто-то вне нашей семьи попробует плохо отзываться о ее дочери! Пусть пеняет на себя. Она рассказывала свою версию любому, кто был готов ее выслушать, и всегда заканчивала разговор твердым заявлением:

– Не следует верить всему, что слышишь.