Гобелен - Фиона Макинтош (2015)

Сесилию пробрала дрожь.

– Милая Уинифред, не лучше ли тебе эти пять дней провести с Уильямом в Тауэре, презрев ужасающие бытовые неудобства? Побыть с мужем до тех пор, пока… – Закончить фразу Сесилия не смогла.

Джейн тряхнула головой.

– Нет. Решение принято несколько недель назад. Я знала, меня попытаются запереть – и тем связать мне руки. Не выйдет.

– Но в камере ты, по крайней мере…

– Как я смогу вызволить мужа, если буду в заточении вместе с ним?

– Дорогая, разве осталась надежда на вызволение? Почему ты не хочешь хотя бы напоследок…

– Пока Уильям дышит, а я способна ясно мыслить, есть и надежда, что мой муж избегнет меча, – сказала Джейн больше для себя самой, чем для бедной Сесилии.

– Дражайшая Уинифред, боюсь показаться тебе жестокой. Вчера мы с миссис Миллс встретили ее добрую подругу. Эта леди хорошо осведомлена о политическом климате, ибо ее супруг является судьей, коллегой лорда Каупера.

– Вчера, вернувшись, ты об этом не упомянула.

– Потому что считала, что бремя твое и так слишком тяжело, дорогая, – дрогнувшим голосом молвила Сесилия.

– Говори все без утайки, – велела Джейн, отвернувшись от окна и холодным взглядом пригвождая Сесилию к месту. С портретов на Джейн взирали предки мистера Миллса, за розово-золоченой ширмой скрывался стульчак. Джейн очень надеялась, что больше ей не придется им пользоваться.

– Говорят, король намерен добиться народной любви с помощью заявления, что весь доход от собственности осужденных якобитов пойдет на дальнейшее подавление восстания.

Джейн нахмурилась, пропуская эту информацию сквозь недюжинный ум своей «хозяйки».

– То есть они заберут наш Терреглс?

В голосе Уинифред слышался шок самой Джейн. Она-то тревожилась только за Уилла, а вот ее «хозяйка» думала еще и о семейной собственности, о будущем своего сына, который наследовал графский титул. Над семьей нависла новая угроза – финансового характера.

Сесилия виновато кивнула.

– Полагаю, план именно таков.

– Я думала, общее прошение жен осужденных разжалобит парламент.

– Боюсь, на это не хватит времени. Вдобавок – я говорю об этом с ужасом – в народе сильны настроения, что Уильям должен понести кару. Если ему сохранят жизнь, ты лишишься всех денег.

Слова шокировали Джейн.

– Деньги для меня ничего не значат, – заявила она, прекрасно понимая, что говорит исключительно за себя. Уинифред приходилось выбирать между любовью к мужу и любовью к детям, особенно к сыну, который должен был унаследовать все семейное достояние. Джейн почувствовала гнев «хозяйки», смешанный со страхом за будущее детей.

– Дорогая, умоляю, выслушай меня, – пролепетала Сесилия.

– Только не вздумай сказать, что на Уильяме пора ставить крест, – предостерегла Джейн.

– Выслушай меня, – повторила Сесилия дрожащим голосом. – Тебе не хуже моего известно, что католическая вера Уильяма, а также его симпатии к якобитам давно уже вызывают недовольство правительства. Допустим, жены остальных лордов-якобитов и сумели бы добиться снисхождения – но в случае с Уильямом это невозможно.

Страх захлестнул мысли Джейн – но она вспомнила о паучке, а также о своем наблюдении: мол, лорд Каупер – всего лишь марионетка для вышестоящих лиц.

– Пусть так, – сказала Джейн. – Только не забывай: дело Уильяма будет считаться проигранным не ранее, чем на его шею обрушится меч. Я немедленно сажусь писать прошение.

– Для чего?

– Конечно, для того, чтоб передать его королю! Я уповаю на его милосердие.

* * *

Вечер понедельника был не менее черным и зловещим, чем во́роны, которых Джейн видела на Тауэрском лугу; сумерки спустились ледяные, как вороний взгляд.