Гобелен - Фиона Макинтош (2015)

С опущенными веками, чтобы не наткнуться на осуждение тех, кто видел ее позор, Джейн пошла прочь из зала. Впрочем, она таки перехватила глубоко оскорбленный взгляд герцога Монтроза. Джейн сообразила, что поведение короля вызвало бы подобные чувства в любом аристократе. Герцог Монтроз, давний знакомый Уинифред, предпринял попытку приблизиться к ней, но Джейн качнула головой: мол, не надо афишировать нашу дружбу. Кто знает, как может пригодиться герцог, если петиция все же будет прочтена королем? Лучше, чтобы его попытки порадеть не имели для посторонних отношения к дружбе с графиней Нитсдейл.

На следующий день миссис Морган прислала записку, в которой заверяла, что петиция доставлена куда следует и принц Уэльский ее прочел, притом «с изрядной благосклонностью». Также миссис Морган писала, что его высочество показал петицию «всем сочувствующим». Несмотря на атмосферу неприязни, царившую накануне, все свидетели безобразной сцены потрясены грубостью короля. Рассказы об унижении королем благородной леди уже циркулируют по Лондону. «Иными словами, дражайшая графиня, вы завоевали симпатии лондонского общества – а вовсе не осуждение. Говорят, в истории Англии еще не бывало, чтобы монарх не принял прошения о помиловании – пусть даже поданного самой жалкой нищенкой. И на площадях, и в светских салонах, и в модных кофейнях твердят одно: нельзя так обращаться с благородной леди, поведение короля непростительно. Подозреваю, давешними действиями вы, душа моя, немало испортили монаршую репутацию».

Увы: прочтя эту последнюю фразу, Джейн не знала, торжествовать ей или плакать.

Глава 24

Миновали еще четыре мучительных дня, в течение которых Джейн заламывала руки и металась по комнатам. Наконец стало известно, что в полдень палате лордов будет представлена общая петиция.

Чтобы избежать внимания прочих постояльцев, они уселись в отдельной гостиной миссис Миллс. Джейн почти упала в кресло, едва ли заметив, что обтянуто оно ослепительной оранжевой и золотой парчой, а ножки, как не преминула похвастаться миссис Миллс, щеголяют резным узором в виде листьев плюща. В следующую секунду Джейн вскочила – оставаться в неподвижном положении она просто не могла.

– Святые небеса! Уильяма завтра казнят! Должно быть, они и меня решили свести в могилу!

Не только тревога за жениха говорила в Джейн – она чувствовала теперь и боль Уинифред.

У подруг не нашлось слов, чтобы утешить ее; они продолжали тихонько переговариваться, в то время как Джейн металась по ковру, каковой ковер, по заверениям миссис Миллс, был вывезен из Константинополя, прямо из знаменитого сераля.

– Ты сделала все, что могла, дорогая Уинифред. Много ли найдется жен, которые решились бы на такое? – принялась увещевать Сесилия, обеспокоенная метаниями подруги.

– Разве? – усомнилась Джейн, бросилась к окну, которое выходило на сад. Обнесенный стеной, он, казалось, тоже дрожит от холода. Взгляд блуждал, ни на чем конкретном не останавливаясь, мыслями Джейн была в лондонской клинике, где, беспомощный, недвижный, ждал приговора Уильяму Максвеллу другой мужчина. – А по-моему, я сделала не все.