Уснуть и только - Дина Лампитт (1996)

Не вдаваясь в дальнейшие объяснения, она схватила метлу и, угрожая ею, едва ли не силой вытолкала опешившего Тома Мэя за дверь.

Глава тридцать первая

Взошло окрашенное в кроваво-красный цвет солнце. Чисто-красное, без малейшего оттенка розового или желтого, способного смягчить небосклон, ярко-рубиновое, без примеси янтаря, без золотого сияния, без намека на ласку и доброту. Вместо этого на мир с отвращением уставилось яростное кровавое око, готовое беспощадно опалить, уязвить, уничтожить всякого, кто дерзнет попасть под его неистовый недоброжелательный взгляд.

«Разве может что-нибудь хорошее, – тоскливо подумал Бенджамин, – случиться в день, начавшийся с такого дурного предзнаменования?»

Он следовал за повозкой, в которой увозили Дженну – руки спрятаны за спиной и закованы в кандалы, длинные черные волосы закрыли лицо. Ее везли в Хоршемскую тюрьму. Вначале Бенджамин шел рядом с телегой, всего в одном-двух ярдах от своей жены, сидевшей молча, сгорбившись и безучастно наклонив голову. На ее платье постепенно расплывались два мокрых пятна – тяжелые груди вес еще были полны молока. Но через какое-то время констебль, сидевший в повозке рядом с узницей – лошадьми правил его помощник, – начал недовольно покрикивать на плотника.

– Мист, убирайся отсюда. Ты не должен идти рядом с нами. Отправляйся домой, или я арестую и тебя тоже! – но, взглянув на измученное, возмущенное, покрытое дорожной грязью лицо Бенджамина, закончил уже более миролюбиво: – Подумай сам, парень. Что хорошего, если вы оба окажетесь за решеткой. Только вам обоим будет хуже.

Но как мог Бенджамин оставить ее, покинуть теперь, когда он окончательно понял, что она предназначена ему свыше, что она – его половина, его душа? Сделав вид, что уступает, он повернул назад, к Мэгфилду, поняв, что Дженна настолько измучена, что даже не заметила его ухода. Но, едва успев переступить порог своего дома, он сложил в сумку все деньги и мало-мальски ценные вещи, которые у них были и, моля Бога, чтобы ему не повстречались разбойники, сел на лошадь и выехал в Хоршем, хотя уже наступила ночь.

Ему повезло, он в целости и сохранности прибыл в Хоршем еще до рассвета, направившись прямиком в трактир Джорджа, стоявший напротив тюрьмы. Трактир принадлежал главному тюремщику, и именно там он закупал спиртное, которым регулярно снабжал заключенных, разумеется, назначая при этом свои собственные цены. Фактически все снабжение узников шло за наличные, и через руки тюремщика проходили все предназначенные им деньги: и тс, что шли из казны, и пожертвования. Бенджамин с горечью подумал, что, несмотря на то, что некоторые арестанты находятся на краю голодной смерти, коше лек тюремщика никогда не бывает пуст.

Плотник не стал ложиться спать после ночного путешествия, предпочитая в ожидании рассвета обогреться и обсушиться возле огня. Когда на небе, наконец, засиял кроваво-красный глаз солнца, бедняга подумал, что это самый страшный рассвет, который ему когда-либо доводилось наблюдать. Откуда-то из самых глубин его души поднялся страх, заставивший его задрожать и вернуться к очагу, чтобы еще чуть-чуть погреться и помолиться за жизнь и благополучие Дженны.

Обманчиво-розовые в утренних лучах стены тюрьмы возвышались через дорогу от трактира. Разделявший их тракт назывался «Перекресток четырех до рог», но заключенные прозвали его «Скорбный путь». Здание изначально предназначалось для аббатства, но в 1539 году, когда монастыри разогнали, из него сделали тюрьму, в которой томились неплатежеспособные должники и уголовники, мужчины и женщины, молодые и старые, умирающие и новорожденные младенцы, больные и здоровые. Там, в ограниченном пространстве этих стен, сидели рядом убийцы и те, чьим единственным преступлением была бедность; сводники, проститутки и бывшие священники, джентльмены и бродяги; мужчины и женщины, обвиняемые в сношениях с Сатаной.