Изгнание - Дина Лампитт (1995)

Но на эти слова никто не обратил внимания, все с волнением наблюдали, как Билл, совершенно растерянный, начал делать Николь Холл искусственное дыхание.

* * *

Николь вплотную приблизилась к свету, и ей показалось, что она попала внутрь расскаленного солнечного шара. Свет был очень ярок и пронзителен, она подумала, что ослепнет. Затем, внезапно свечение исчезло, и вместо него настала полная темнота, в которую провалилась Николь, все ее тело содрогалось от ужасной боли. Каждую новую схватку она сопровождала громким криком. Потом она собрала последние силы и постаралась избавиться от того, что причиняло ей такую невероятную боль. Сжав ноги, она изо всех сил начала тужиться. Перед глазами у нее вдруг все поплыло, все ее тело оцепенело, и по нему прошла волна ужасного холода; такого она никогда не испытывала.

– Она умирает, – послышался совсем рядом женский голос.

– О, нет! – проговорил кто-то в ответ. – Она не должна умереть! Не должна! Нет, дорогая Арабелла!

Самым дальним уголком сознания Николь поняла, что кто-то наклонился над ней и начал делать искусственное дыхание. Потом все исчезло, и ее окутало облако серого пляшущего тумана, сделавшего ее невидимой и недосягаемой для множества тянущихся к ней рук.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Туман был повсюду: его тонкие крутящиеся нити извивались у нее в голове, веки были придавлены небольшими клочками тумана, не позволявшими ей открыть глаза. Туман, проникший в ноздри, не давал ей дышать. Окутывая ее тело, он успокаивал и холодил его. И сквозь эту странную пелену к Николь медленно и с трудом начало возвращаться сознание.

Ей очень хотелось открыть глаза и увидеть успокаивающее лицо своего любовника, вернуться на вечеринку, виновато рассмеяться и сообщить всем, что она не помнит почти ничего, что с ней произошло. Ей очень хотелось выпить и закурить сигарету, вдохнуть в легкие полную струю дыма, но из-за этого дурацкого тумана она не могла ни говорить, ни двигаться. Она лежала, как парализованная, пока все органы и части ее тела медленно возвращались к жизни.

Сначала к ней вернулось обоняние. Она почувствовала отвратительный запах. Его источник был где-то совсем близко: это был запах крови, смешанный с запахом каких-то трав. Еще она явно ощущала запах горящей древесины, как будто ветер повредил дымоход и выдул все его содержимое в комнату. И, вдохнув внезапно ожившими легкими всю эту ужасную мешанину запахов, Николь громко закричала.

Ничего подобного она никогда не испытывала. Где-то рядом горели дрова, и их дым душил ее, но это было ерундой по сравнению с болью, которую она чувствовала в нижней части тела. Будто ее долго и жестоко избивали – ноги ломило от боли, а половые органы казались разорванными на части.

– О Господи! – простонала она, удивляясь, какая сила смогла вызвать в ее сознании этот кошмар.

Потом воспоминание о нестерпимой боли, которую она почувствовала во время перехода в это новое состояние, заставило ее содрогнуться.

Ощутив около себя движение, новорожденный малыш издал свой первый крик – слабый, но настойчивый жалобный плач.

– Сейчас, сейчас, несчастная крошка, – произнес женский голос, и по деревянному полу застучали шаги.

Николь охватила паника от сознания того, что для гипнотического сна все ее ощущения слишком реальны, если судить хотя бы по той боли, которую она ощущала в нижней части тела. Затаив от страха дыхание, актриса медленно открыла глаза.

Она находилась в длинной комнате, отделанной темными дубовыми досками, в ней было душно и темно, и лишь горящий в одном углу каменный очаг создавал уют и немного радовал глаз. Великолепной квартиры Луиса в Патни, его роскошных апартаментов не было и в помине. Николь Холл прекрасно понимала, что то, что она видела, – только галлюцинация. И все же, то, что она слышала и ощущала, – отвратительный запах, плач ребенка, ее собственная боль, – было ужасающе реальным.