Изгнание - Дина Лампитт (1995)

– Луис, верни меня назад! – в исступлении закричала она, широко открыв рот от ужаса.

Перед ее глазами появилась рука, грубая и сморщенная, со следами крови.

– У нее выходит послед, – сказал женский голос, и с этими словами женщина надавила на живот Николь с такой силой, что у нее из глаз непроизвольно брызнули слезы.

Она ощутила, как что-то скользнуло между ногами. У нее не было сил, чтобы приподняться и посмотреть, что это было, но хозяйка грубых рук тут же убрала это прочь. Чувствуя, что не в силах ничего сделать, Николь заплакала.

– Сейчас вам станет легче, – успокаивал ласковый голос, и в тот же момент она почувствовала, что ей на ноги полилась вода, пахнущая травами.

Сделав над собой усилие, Николь приподняла голову и посмотрела наверх.

Над ней склонилась молодая женщина, одетая в темное до пола платье, единственным украшением которого были белый воротничок и манжеты. Платье было так похоже на ее собственный костюм, в котором она играла в «Испытании», что Николь почти совсем успокоилась. Конечно же, ее подсознание не могло освободиться от мыслей и образов, которыми последние несколько месяцев был занят мозг, и она во сне перенеслась в прошлое, став снова героиней спектакля.

– А теперь, госпожа Арабелла, давайте я помогу вам встать с кресла, на котором вы рожали, – девушка протянула к ней обе руки.

– Абигайль, – поправила ее Николь, уже уверенная в том, что поняла, что с ней происходит, – в сценарии нет никакой Арабеллы.

– Боль затмила ей разум, – произнес другой голос, и в поле зрения Николь появилась женщина, грубые руки которой только что с такой силой давили ей на живот.

Актриса подумала, что никогда не видела ничего уродливее: в слабом сероватом свете, проникавшем в комнату из узких окон, черты лица казались завораживающими и отталкивающими. И все же, когда девушка помогла Николь подняться на ноги, она с радостью оперлась на руки этой уродины. Женщины перенесли Николь на огромную с пологом кровать, стоящую на четырех столбиках у дальней стены.

Николь не выдержала:

– Я не могу больше терпеть это дурацкое перевоплощение, или сон, или что это вообще такое, – взмолилась она. – Луис, разбуди меня. Ради всего святого, разбуди меня, пожалуйста!

– Тш-ш-ш, – заговорила девушка, – вам нельзя волноваться, – потом она понизила голос и обратилась к старухе: – Неужели это роды так расстроили ее?

– Скорей всего. Но это просто счастье, что она выжила. Я была почти уверена, что мы потеряем ее.

– Я тоже так думала.

Они замолчали, укладывая Николь в огромную кровать и помогая ей устроиться там поудобнее. Потом уродина повернулась к девушке.

– Зачем ты так дышала ей в рот? – с любопытством спросила она.

– Я просто хотела вдохнуть в нее воздух, вот и все. Она так прерывисто дышала, и мне показалось, что она делает это с большим трудом.

– Я думаю, что именно этим ты спасла ей жизнь, только не знаю, стоило ли это делать.

– Вы не должны так говорить, Ханна. Жизнь всегда стоит того, чтобы ее спасать.

– Может быть, может быть, – коротко проговорила женщина и повернулась к деревянной колыбели, стоящей возле кровати.

Из нее она достала аккуратно спеленатого ребенка, который тут же открыл ротик и начал хныкать.

– Это, – сказала она, протягивая сверток в сторону Николь, – твоя дочь. Неужели ты так и не захочешь посмотреть не нее?

Сон оборачивался ужасным кошмаром, и Николь вдруг перестала что-либо соображать. Закинув голову, она начала кричать, изо всех сил стараясь, чтобы звук ее голоса вышел за пределы этой страшной темной комнаты.

– Помогите! – визжала она. – Луис, пожалуйста, разбуди меня! Я больше не могу терпеть это перевоплощение. Я боюсь!