Перст судьбы - Елизавета Дворецкая (2012)

Но Веденя и прочие потеряли немного, потому что сестер Пето они своими глазами увидели уже на следующий день, точнее, поздно вечером, когда пойг[24] привел их в Юрканне, свое родовое гнездо. Над высоким обрывистым берегом Сяси стояло три «перти», иначе — избы. От словенской чудскую избу отличало в основном то, что стол стоял в другом углу и вместо печки помещение отапливалось, а заодно и освещалось открытым очагом посередине, обложенным камнями. Еду готовили в котлах, которые вешали над пламенем, — именно эти клепаные котлы покупали за такое количество куньих шкурок, сколько поместится внутри, — а разогревали в горшках, поставленных прямо в угли. Глиняной утвари было меньше, чем у словен, зато поражала изобилием и искусством отделки деревянная посуда и, по большей части, берестяная. Из бересты чудины делали все — и ковши, и миски, и туески разного размера и вида, даже походные котелки. В бересту же они заворачивали и кости умерших, собранные на погребальном костре, — человек, по их преданиям, был сделан богами из березы, и в березу превращался после смерти.

В самой большой перти жил когда-то Кульво, но теперь там осталась только Суксу-эмаг, Пето и две его сестры, Ильве и Леммикки. Лохи-ижанд с семьей жил отдельно, и для покойного Сампи тоже ставили перть, но теперь его молодая вдова, Хелля, с новорожденным ребенком перебралась к большухе. Хлев был общим, и свежие плахи на двери, недавно выломанной медведем, сразу бросались в глаза. Стояла также клеть для припасов. Собачий лай не встречал чужаков, и эта тишина была первым признаком беды, постигшей Юрканне.

Зато с приходом ладожских «волков» здесь сразу стало оживленно и шумно, да и собаки залаяли — троих выученных охотничьих псов они привели с собой. Гости заняли осиротевшую избу Сампи, но все туда не поместились, и по нескольку человек приняли к себе Лохи и Суксу-эмаг. За то, чтобы поселиться под кровом у хозяйки, чуть не вышла драка: всем хотелось, пусть ненадолго, оказаться в одном доме с двумя девушками. Младшая, Леммикки, правда, ходила еще в недоросточках — ей было лет двенадцать. Зато средняя, Ильве, своим видом вполне оправдывала настойчивость Тарвитты. Ей было уже лет шестнадцать, готовая невеста. Невысокая, как все чудины, она была очень миловидна, а ее веселые изжелта-зеленые глаза и бойкость, проявлявшаяся в каждом движении, объясняли, почему ей дали имя лесной красавицы рыси.[25] Две дочери Лохи, лет четырнадцати-пятнадцати, да и Хелля, тоже были приятны на вид, но вокруг Ильве, которую главным образом нужно было спасти от злобного женишка, ладожские парни сразу принялись ходить венком. Здесь их никакие запреты не удерживали, кроме уважения гостей к хозяевам, и уже на следующее утро бойкая Ильве отходила веником Смоляна, который пытался обнять подметающую девушку.

— Заслужи сперва! — осадил его Селяня под хохот товарищей. — Не уловил еще «дедушку», а уже к пустоголовке руки тянешь! Вот привезем тушу — тогда проси чего хочешь.

— Да известно, чего он хочет! — смеялся Веденя.

— А ты, что ли, нет?

Селяня был прав: они пришли сюда не глазеть на девушек и не есть хозяйкины сканцы из кислого ржаного теста с начинкой из ячменной каши — для долгожданных помощников Суксу-эмаг не жалела припасов. Сначала нужно было найти медведя, и тот же Пето отправился показывать дорогу к озеру и острову, который теперь назывался Конди-саари — Медвежий остров.

— Ярки ходил вчера искать следы, — рассказывал по дороге Пето. — Нашей собаки ему надолго не хватит, и мы боялись, что нынче ночью или прошлой он опять придет. Но он нашел труп лося, которого волки загнали. Они не все доели, и он уволок его к себе. Видно, объедками и питался в эти две ночи, потому не приходил.