Перст судьбы - Елизавета Дворецкая (2012)

Ловцы так и сели прямо на снег, не выпуская, однако, рогатины из рук и не сводя со зверя глаз — а вдруг только притворяется? От разгоряченных парней валил пар, никто пока не вспоминал о потерянных шапках и оброненных рукавицах.

— Шкуру-то как попортили, — наконец выдохнул Смолян.

— А он у нас троих попортил, — бросил Селяня, обернувшись к лежащему на снегу Бежану. Торвид, стоявший там на коленях, поднял глаза и покачал головой. Все было ясно. — Одного — насовсем.

Прочие, оставив медведя, подтянулись к телу. Хитрая зверюга все же сделала петлю, вернулась к своему следу и там залегла. Но то ли медведь успел в самый последний миг, то ли ему тоже надо было отдышаться — он пропустил пятерых и набросился на шестого, шедшего последним. Обрушившись на спину Бежана, он опрокинул того, подмял под себя и перекусил шейные позвонки. Что-то делать было бессмысленно — парень погиб мгновенно. Так они и лежали в трех шагах один от другого — медведь-обротень с острова Йуури и его последняя жертва.

Глава 7

Всего жертв оказалось даже больше, чем раньше думали. Когда, преодолев ужас и отвращение, Селяня заглянул в старую избу, там, кроме копыт, оставшихся от лося, обнаружился полусъеденный человеческий труп. Вот почему медведь в эти ночи не выходил на промысел к Юрканне — нашел добычу в другом месте. От человека уцелело так мало, что ни Пето, ни Лохи, подошедший позже, его не узнали. Сказали только, что это мужчина-чудин, видимо, одинокий охотник. Его вещи остались в лесу, там, где медведь напал на него и начал есть, и на теле сохранилось лишь несколько обрывков некрашеной шерстяной рубахи и волчьего кожуха.

На волокуше, предназначенной для туши медведя, в Юрканне сначала перевезли тело Бежана с навек зажмуренными глазами. Витошка пришел сам — у него пострадали только чулок и обувь, и эти вещи, чтобы дойти до жилья, ему пришлось позаимствовать у бедняги покойника. Эльвир тоже оправился, сообразил, что потеряна только шапка, а голова по-прежнему на плечах, и даже успел к месту сражения раньше остальных. Его сила пригодилась тащить через снег и кусты волокушу с телом. И хотя все были потрясены смертью Бежана и вымотаны, у ладожских «волков» имелась веская причина гордиться: они все-таки вышли победителями.

Погибшего похоронили в тот же день. Такого погребения Стейн еще никогда не видел: Селяня отыскал в лесу вывернутую ель, из-под ее корней выгребли снег и в образовавшуюся яму затолкали скрюченное тело вместе со всем, с чем Бежан пришел в лес. А потом плотно забили в отверстие под корнями корягу, чтобы никакой зверь не смог туда попасть. Принадлежа во время зимнего промысла лесу, ловцы и после смерти оставались в нем. Стейн понимал, что последним на тропе мог оказаться он. И тогда его посмертный дом был бы под корнями этой ели, но это не поражало его. Он вообще заметил, что изменился за этот месяц или полтора. Весь человеческий мир ушел куда-то далеко, а они, пятнадцать парней, были словно единственные люди на земле, живущие наедине с бескрайним лесом. Как-то само собой становилось ясно, откуда взялись все те сказки про олених и медведиц, способных превращаться в женщин. А еще — с чего пошли все те веселые игры, в которых ни в коем случае нельзя становиться последним в веренице…

— А как же его родные будут сюда приносить жертвы? — только спросил он у Селяни.

— Да откуда у этого чучела родные? — со снисходительным сожалением ответил баяльник. — Один он… был. На том свете разве что кого-нибудь повстречает…

Уже в сумерках в Юрканне привезли медвежью тушу. Все обитатели вышли посмотреть, но даже теперь не сразу решились подойти. Только Хелля приблизилась и некоторое время разглядывала зверя, сделавшего ее вдовой; на лице ее отражались горе и ненависть, и видно было, как ей хочется закричать, пнуть тушу, ударить по окровавленной морде, но она сдержалась. Горе горем, но и дух зверя нельзя обижать, иначе он принесет новые беды.