Шаман - Ольга Дашкевич

На украшенном мраморной резьбой возвышении, напоминающем широкую могильную плиту, — видимо, это и был алтарь, — лежала абсолютно голая Нэнси. Она не двигалась. Ее глаза были закрыты, ноги и руки раскинуты, как лучи морской звезды, и привязаны к железным крючьям, вбитым в мрамор. В ногах у нее стояла большая каменная чаша, а на животе лежал голенький шоколадный младенец. Он тоже был неподвижен. Маленькие ручки расслабленно раскинуты, ротик полуоткрыт. Я, вся дрожа, застыла на месте, пытаясь понять, живы ли Нэнси и ребенок.

Державший Таню человек повернул голову, и я встретилась глазами с пианистом из «Одиллии». Он окинул меня взглядом и усмехнулся. Его, кажется, нисколько не испугало и не озадачило наше появление. Крохотную Таню, которая продолжала кричать, не переставая, он легко удерживал, несмотря на отчаянные пинки, которыми она пыталась достать его.

— Вот и гости пожаловали, — сказал пианист. — Как мило. Только вас никто не приглашал, курочки. Вы сами заявились. Так что теперь пеняйте на себя.

В этот момент за алтарем бесшумно отворилась скрытая пурпурным занавесом дверь, и в зал один за другим начали входить люди. Видимо, какой-то вход в подземелье из дома все-таки существовал. Первым шел мистер Томпсон, профессор, хозяин и, по совместительству, главный герой пошлого мистического романчика, в который мы попали, решив прогуляться в чудесный городок Нью Хоуп, в переводе на русский — Новая Надежда. Ненавижу имя Надежда, с тех самых пор, как мой отец влюбился в женщину с таким именем и решил уйти от нас. Отец потом вернулся, но это ничему не помогло. И не спасло его. Он выстрелил себе в сердце из охотничьего ружья, когда мне едва исполнилось восемнадцать лет.

Не в силах сдвинуться с места, я смотрела на собравшихся, узнавая среди них тех, кого видела в «Одиллии». Только выглядели они теперь несколько иначе. Не было бриллиантов и смокингов, но не было и никаких мрачных балахонов, капюшонов, надвинутых на лица, и фанатичного огня в глазах — сподвижники Томпсона, скорее, походили на сборище сексуальных маньяков разной степени оголтелости. Их одежда просто кричала о самых разнузданных секс-шопах, коротенькие кожаные шорты считались здесь, кажется, пределом скромности, а макияж на женщинах и даже некоторых мужчинах был таким вызывающим, что напоминал уже разве что пародию на макияж.

— Посмотрите, кто пожаловал! — резкий голос Магды прозвучал во внезапно наступившей тишине: Таня перестала заходиться в крике и, потеряв сознание, обмякла в руках пианиста. — Черная богородица! Кто первый ее оприходует, а?..

— Не спеши, Магда, — в голосе мистера Томпсона слышалась теплая усмешка, он был приятен, этот голос, надо отдать ему должное, дружелюбен и мягок, в нем не было ничего угрожающего. — Ты все время торопишься. А у нас еще одна гостья. Маленькая русская леди. Тоже очень приятный сюрприз. Подойдите сюда, дорогая. Не бойтесь.

Профессор ласково улыбнулся мне. Среди всех этих людей он один выглядел почти обычно — светлая легкая рубаха из тончайшего индийского хлопка длиной почти до колен, такие же штаны. Этот костюм делал его похожим на мальчишку. К тому же, Томпсон был босиком — точно так же, как в утро нашего знакомства. Он смотрел на меня и улыбался, и манил меня рукой, и мне вдруг захотелось подойти к нему. Все остальные как-то отдалились, пряный запах свечей кружил голову. Голос обещал защиту и покой, теплая улыбка напоминала о давно потерянном отце. «Папа, — подумала я. — Папа, папочка…»

Знакомые до боли голубые глаза улыбались мне, светлые волосы вдруг сделались темными с проседью и слегка завились. С отчаянной надеждой в сердце я шагнула вперед, и Пасечник тоже сделал шаг мне навстречу, протягивая руки…

— Стоять, — вдруг раздался очень знакомый и очень ровный голос за моей спиной. — Вера. Вера. Вера. Остановись.