Шаман - Ольга Дашкевич

Я обернулась. Антон стоял там, в проеме двери, в нелепой больничной пижаме на завязочках и босиком. Бледные до желтизны щеки ввалились, правая рука перебинтована, — но в левой он держал пистолет. И эта рука не дрожала.

Глава 11

— А, это ты, щенок, — не меняя выражения лица, сказал Томпсон и едва уловимо переместился в сторону. — А я думал, ты подох.

— Размечтался, — Тошка слегка скривил рот, что должно было, видимо, обозначать презрительную усмешку. — Только подойди к ней, и я отстрелю тебе яйца.

— Тебя же сейчас порвут, дурачок, — с оттенком сожаления заметил Томпсон и переместился еще чуть-чуть. — Пискнуть не успеешь.

Он двигался настолько легко и грациозно, что глаз почти не успевал отметить этого. Однако я, скорее, почувствовала, чем догадалась, что профессор все время перемещается так, чтобы между ним и пистолетом находилась я.

Почему-то никто из пришедших не трогался с места. И все молчали. Это было похоже на дуэль, и я не была уверена, что в ней победит тот, кто вооружен.

Антон слегка повел плечом.

— Я хорошо стреляю, — ответил он лениво. — Здесь у меня семь пуль. Семь человек будут лежать. Даже если меня порвут. Семь. — Он вежливо улыбнулся, и я вдруг подумала, какой у него красивый голос. Его голос ничем не уступал голосу Пасечника, он обволакивал и дразнил, он обещал и устрашал, он туманил голову и вселял спокойствие и веру. Ему следовало бы принадлежать проповеднику, этому голосу.

— Врешь, — сказал Пасечник и тоже улыбнулся тихой торжествующей улыбкой. — Твой пистолет не заряжен.

— Кто-нибудь хочет попробовать?

— Для начала пальни в воздух, — посоветовал Томпсон. — Не бойся, здесь никто не услышит. Даже если бы ты приехал на танке.

— Я не буду палить в воздух, — произнес Антон. Он неподвижно стоял на том же месте, но мне вдруг показалось, что воздух вокруг него колеблется. — Вас здесь тринадцать, слуги Сатаны. У меня семь пуль. Семь — число ангельское, правда, слуги Сатаны?.. Можно считать, половина из вас уже мертва. Но я не стану стрелять, если кто-нибудь не сдвинется хоть на сантиметр и не попробует нам помешать.

Он никогда раньше так не разговаривал. Все эти слова… Этот странный пафос… Тошка ненавидел пафос во всех его проявлениях, патетика заставляла его морщиться, как будто он сжевал лимон без сахара целиком, ему никогда не хотелось говорить, например, о любви, любовью он предпочитал заниматься. Но сейчас в этом подземелье происходило что-то необъяснимое, и даже голос, знакомый до последней интонации Тошкин голос, был каким-то другим.

Его голос был как мед и вино, и я подумала, что, пожалуй, он победит, даже если его пистолет не заряжен.

— Тебе не на что надеяться, малыш, — мягко заметил Томпсон и склонил голову набок. Сейчас он напоминал искусно раскрашенную статую католического святого. Его глаза сияли, красивые губы изогнулись в нежной улыбке. Он медленно сложил руки перед грудью молитвенным жестом, и мне внезапно показалось, что его босые ноги плавно отрываются от пола. — Ты не сможешь никого убить, дитя мое. Твой пистолет не выстрелит.

Тошкины глаза потемнели так, что зрачков не стало видно. Рука, державшая пистолет, должна была бы дрогнуть хоть чуть-чуть от усталости, — все это продолжалось слишком долго, — но она не дрожала, Тошка словно превратился в каменное изваяние. Воздух вокруг него колебался все сильнее.

— А ты попробуй, — предложил он совершенно спокойно и мирно. — Подойди ко мне, слуга Сатаны.

В оцепенелой группе за алтарем внезапно раздался длинный стон.

— Я хочу его! — хрипло выдохнула Магда и протянула к Антону руки. — Дайте его мне!.. Дайте!..