Анжелика и её любовь - Анна Голон, Серж Голон

— Это я просто так, чтоб было веселее.

— Но ведь на войне весело, — сказала Онорина. Она была явно разочарована.

— Как, — вскричала Анжелика, — неужели тебе нравится слушать грохот выстрелов, видеть раненых, убитых?

— Да, нравится, — подтвердила Онорина.

Анжелика смотрела на нее с изумлением — ведь матери всегда удивляются, впервые открывая для себя внутренний мир своих детей.

— Но.., мне казалось, ты была опечалена, когда увидела, что Колючий Каштан…

Девочка как будто что-то вспомнила, и ее личико омрачилось. Она вздохнула.

— Да, бедный Колючий Каштан — ведь он умер.

Но она тотчас же заулыбалась снова.

— Зато как интересно, когда все вокруг кричат, бегают, падают. И все такие сердитые. Дым хорошо пахнет, и ружья стреляют: бах! бах! бах! Ты споришь с господином Маниго, и он становится весь красный.., и ты меня везде ищешь, а потом обнимаешь крепко-крепко… Ты меня очень любишь, когда война. Загораживаешь меня собой, чтобы солдаты меня не убили. Потому что ты не хочешь, чтоб я умерла… Я ведь живу еще очень-очень мало, а ты уже долго…

Слушая эту речь, Анжелика испытывала одновременно и беспокойство, и гордость.

— Не знаю, может быть, во мне говорит материнское тщеславие, но мне кажется, она высказывает суждения, необыкновенные для своих лет.

— Когда я вырасту, — продолжала Онорина, пользуясь тем, что наконец-то ее со вниманием слушают, — я всегда буду воевать. У меня будет конь и сабля и два пистолета… Как у тебя, — сказала она, посмотрев на Жоффрея де Пейрака,

— но у моих рукоятки будут золотые, и я буду стрелять еще лучше.., еще лучше, чем ты, — заключила она, с вызовом глядя на мать.

Подумав, она добавила.

— Кровь красная. Это красивый цвет.

— Но ведь это ужасно.., то, что она говорит, — прошептала Анжелика.

Граф де Пейрак смотрел на мать и дочь и улыбался. Его и радовало, и удивляло, что они настолько разные. Рядом с девочкой Анжелика с ее нежностью и материнской любовью выглядела такой мягкой, такой простодушной. Нет, она никогда не была — не могла быть — грозной соперницей госпожи де Монтеспан или предводительницей бунтовщиков, скачущей во главе своего войска по лесным дорогам Пуату. Трудно поверить, что это она только что с холодной уверенностью поднимала тяжелый пистолет.

Анжелика взглянула на него, словно спрашивая его мнение. Воинственный пыл дочери явно поставил ее в тупик, однако она быстро нашла, чем себя успокоить:

— Она любит войну… Что ж, в конце концов, это благородное чувство. Мои предки не отказались бы от нее.

Она настолько забыла пережитый ужас, что ей и в голову не пришло, что свою удивительную и пугающую страсть к войне девочка могла унаследовать не только от ее предков. Жоффрей де Пейрак подумал об этом, но вслух не сказал ничего.

Он снял с пальца изящное золотое кольцо с крупным бриллиантом и протянул Онорине. Та с жадностью схватила его.

— Это мне?

— Да, мадемуазель.

Анжелика не преминула вмешаться.

— Это украшение очень ценное. Нельзя превращать его в игрушку.

— Природа здесь столь дика, что приходится переоценивать ценности. Маисовая лепешка и добрый костер оказываются куда ценнее, чем кольцо, за которое в Версале иные, не задумываясь, погубили бы душу.

Онорина вертела кольцо и так и сяк. Сначала она приложила его ко лбу, потом надела на большой палец и наконец стиснула обеими руками.

— Почему ты подарил мне его? — пылко спросила она. — Потому что ты меня любишь?

— Да, мадемуазель.

— А почему ты меня любишь? Почему?

— Потому что я ваш отец.

От этих слов личико Онорины преобразилось. Она онемела. На круглой мордашке отразились изумление, ликующая радость, невыразимое облегчение и безграничная любовь.