Будто в унисон ее мыслям из соседней комнаты раздался крик Джуди:

— Но я этого не понимаю! И никто из женщин не понимает! Просто дико видеть, как вы теряете из-за нее голову!

Глядя на свое отражение, Лили думала о том, как устала она быть сексуальным божеством, устала от того, что и мужчины и женщины поклоняются ей: мужчины — потому что хотят ее, а женщины — потому что хотят на нее походить. Лили поняла, что ее фатальное обаяние фатально в первую очередь для нее самой.

— Лили знает об этом? — Джуди пыталась держать себя в руках: слишком важен был для нее ответ на последний вопрос.

— Нет, — ответил Марк, — и я не хотел бы, чтобы она узнала.

— А как она к тебе относится?

— Мне кажется, она доверяет мне. — Марк на минуту задумался. — По-моему, она видит во мне брата.

— Что? — неожиданно взвизгнула Джуди. — Брата, как же!

— Но я не собираюсь угрожать безопасности домашнего очага, который Лили после всех мытарств обрела.

— Отлично! Просто отлично! — Теперь голос Джуди звучал горько и тихо. — Я теряю свой журнал, деньги, работу; ты устраиваешь так, чтобы я потеряла еще и дочь, а мой любовник стал мне врагом. И в довершение всего ты преисполнен сочувствия к ней, а не ко мне.

Теперь Марк тоже перешел на крик:

— Послушай, я не хочу Лили! Я хочу тебя. Но я хочу тебя такой, какой ты была раньше.

Джуди расслышала боль в его словах и поняла, что страсть к Лили — это действительно нечто, вспыхнувшее помимо его воли.

— Тебе трудно сочувствовать, Джуди. — Марк наконец нашел внешний повод для своего раздражения. — Ты очень изменилась с тех пор, как мы познакомились. Что с тобой, Джуди?

— Что со мной? — Теперь Джуди казалась даже спокойной. — Я содрогаюсь при мысли, что буду жить так же, как моя мать, — наблюдая за соседями и ожидая чего-то. Я не хочу оказаться вдруг такой же бессильной, как она, и замереть посередине жизни, ожидая конца.

— Но в пользу подобного образа жизни можно многое сказать — Марк почувствовал вдруг, как его захлестнула волна гнева. — Во всяком случае, такие женщины не ревнуют к собственным дочерям.

— А ты понимаешь, что это значит — в моем возрасте оказаться вдруг матерью одной из самых красивых женщин в мире?

Лили не хотела ничего слышать, но, загипнотизированная, как лягушка под светом фар надвигающегося автомобиля, не могла двинуться с места.

— Ты действительно хочешь знать, что это значит — быть матерью Лили? — продолжала между тем Джуди. — Это означает чувствовать, как постепенно ты становишься никем! Некоей невидимой женщиной. Мало-помалу я теряю свою индивидуальность. Я теряю дело, на которое потрачено двадцать лет жизни: теряю работу, статус, деньги. Я перед лицом финансового и профессионального краха… — Ее голос сорвался. — Все рассыпается, и я просто боюсь, Марк.

Слишком поздно она решилась открыть ему свои тревоги.

Джуди сидела за столом, медленными глотками выпивая свой утренний «напиток бодрости» — апельсиновый сок, чайная ложка меда, сырое яйцо. Сила привычки заставила ее встать, как обычно, в шесть утра, хотя Марк ушел еще ночью, наскоро запихнув вещи в свою дорожную сумку цвета хаки. Он был измотан и рассержен, потому что Джуди, как казалось ему, даже не сделала попытки его понять. Она фактически обвинила его в предательстве, в то время как он старался оставаться честным и верным.

Джуди — храбрый маленький барабанщик — неожиданно превратилась в растерянную, отчаянно рефлексирующую женщину, и он просто не знал, как с этой женщиной обращаться. Он видел, что ее тяготит его присутствие. И ушел.

— Береги себя, Джуди, — сказал он у порога.

Марк надеялся получить командировку в Никарагуа. Он мог бы с тем же успехом улететь на Луну. Для Джуди это было почти одно и то же.

Когда Джуди отставила в сторону пустой стакан, раздался телефонный звонок. Это был Том.

— Плохие новости, Джуди, — предупредил он.