Она покрепче зажмурилась и почувствовала на талии чью-то руку. Кто-то держал ее за руку.

Я хочу еще, еще, еще.

Она открыла глаза и побежала.

Мужчине, который сидел в дальнем конце барной стойки, было за тридцать. Черная футболка, камуфляжные шорты, обе руки покрыты черно-серыми татуировками. Он попивал пиво из поллитровой кружки, смотрел футбол на большом экране, который висел над рядами бутылок, ручка в его руке застыла над кроссвордом в «Нью-Йорк таймс». Кроме него в баре был только бармен, который мыл стаканы в раковине. Когда Нэлл подошла, он стряхнул пену с рук:

— Что вам налить?

— Газированную воду.

Она выпила полстакана, а потом слезла с барного табурета и прошла через бар, где пахло хлоркой и пивом, на веранду. Она подвинула стул на то место, где сидела в тот вечер, и попыталась воссоздать в памяти подробности их сборища. Напротив нее сидели Колетт и Фрэнси, справа Уинни. Одди — хоть и недолго — тоже был где-то рядом. Она снова закрыла глаза и увидела, как Уинни пьет чай со льдом и украдкой поглядывает в телефон на коленях.

Когда она открыла глаза, она поняла, что мужчина за баром смотрит на нее. Она снова закрыла глаза, и на этот раз увидела себя. Почувствовала жару и громкую музыку. Вокруг них было все больше и больше народу. Она забрала у Фрэнси телефон Уинни.

Она удалила приложение.

Зачем? Зачем она так поступила? Неужели она так ничему и не научилась? Одно необдуманное решение может разрушить всю жизнь. Она лучше других должна это знать.

Она встала и стала ходить по пустой веранде.

Думай, думай, думай.

Она зашла внутрь, прошла мимо музыкального автомата, поля для игры в бочче, которое было темным и пустым. Подошла к месту, где принимали заказы, где она в тот вечер заказала картошку фри. Она отнесла ее на стол, а потом они с Джеммой или кем-то еще пошли за коктейлями.

Она резко открыла глаза. Сигарета. Она осмотрелась и увидела у рядом с туалетом у дальней стены дверь. Она вела во внутренний дворик, место для курения, и была не заперта. Она вышла во дворик, земля под расшатанными столами и табуретами была посыпана гравием. Вокруг них была ограда, увешанная рождественскими фонариками. «Пожалуйста, соблюдайте тишину. Не тревожьте наших соседей». Она почувствовала запах дыма в волосах, тяжелый от никотина и смолы язык. Она попросила сижку, рассмешив окружающих своим британским выговором. Вот почему на следующий день ей было так плохо: она покурила. Она уже год не брала сигарету в рот, с тех пор как они с Себастьяном решили завести ребенка.

Она стала ходить взад и вперед, пытаясь вспомнить, как выглядел человек, который протянул ей пачку, щелчок зажигалки, огонек. У него были темные глаза, она рассказала ему, зачем пришла в бар.

«У нас группа мам, — последние два слова она выдавила из себя с трудом, будто признаваясь в чем-то постыдном, из ряда вон выходящем. — Представляешь, я. В мамской группе». Она почувствовала, что кто-то прикасается к ее руке, смеется ей в ухо в волосы, почувствовала вокруг себя жар.

— Еще газировки? — спросил бармен, когда она зашла внутрь.

— Да. И добавьте туда водки.

Он поставил перед ней стакан, и с первого же глотка шипучее оживление защекотало ей язык.

— Черт, — бармен посмотрел на ближайший экран, показывали местные новости. Он потянулся за пультом: — Только не это.

На экране появилась женщина в черной блузке без рукавов и ярко-желтой юбке. Лоб у нее был озабоченно нахмурен. Нэлл вгляделась в экран, стараясь понять, где происходит съемка, а потом встала и подошла к окну. На другой стороне улицы она увидела фигуру в одежде пчелиного окраса, свет камеры, припаркованный рядом минивэн.

Бармен сделал погромче, из колонок у потолка сверху послышался резкий женский голос: