Чужие грехи - Энн Стюарт (1996)

Теперь даже текила не должна была помешать ему выполнить задуманный план, а «отключив» Энни, он мог без помех предаваться размышлениям. Энни слишком многое подмечала. Нравилось ему это или нет, но она была настоящей дочерью своего отца.

Самому себе Джеймс не лгал никогда. Не пытался обелить себя даже в собственных глазах, не искажал своих истинных целей, стремлений и желаний.

А желал он только одного — Энни. Все его помыслы были устремлены к ней. Но позволить себе сблизиться с нею Джеймс не мог. Это было бы равносильно подписанию собственного смертного приговора…

Джеймс даже не сразу решил, куда они направятся. Ирландия — страна небольшая по любым меркам, а Северная Ирландия — еще меньше. И все же в ней таился целый мир. И именно сюда прилетал Уин Сазерленд перед тем, как принять смерть от руки своего палача…

В конечном итоге Джеймс просто положился на свое чутье, которое еще никогда его не подводило. Впервые более чем через двадцать лет он вернулся на родину.

Депример ничуть не изменился. Разве что чую меньше стало разбомбленных зданий, да и танков на немноголюдных улицах поубавилось. Сами же люди — от млада до велика — не изменились ни на йоту. Их бледные, изможденные лица выглядели почти одинаково — эти лица делала столь похожими печать ненависти и страха, лежавшая на каждом из них.

И сам Джеймс был когда-то таким же. Почти двадцать лет своей жизни, глядя на себя в зеркало, он видел ту же бессильную злобу, ту же ярость. Но потом он научился скрывать свои чувства — и использовать это умение в собственных целях. Научился убивать, защищая уже чужую родину, а не свою собственную.

И за все это он должен был благодарить Уина. А также — проклинать. Да, верно, когда-то Уин спас его, но одновременно — обрек на геенну огненную. Ибо и дня не проходило, чтобы Джеймс не жалел, что не умер от голода в тюрьме Хайроуд… Энни в полусне едва перебирала ногами; мозг ее был по-прежнему одурманен психотропным средством, которое подмешал ей Джеймс. Они давно уже плутали по узким улочкам, и теперь он вел ее к пустующему дому, который присмотрел среди других, давно брошенных, разваливающихся домов.

Домик этот, скорее — хибара, тоже доживал свой век. Хотя Джеймс никогда прежде не переступал его порога, знал он этот дом как свой собственный. До боли знакомый запах — запах нищеты и отчаяния. Дешевая, грубо сколоченная мебель, засаленные обои. Дешевые репродукции картин, на которых длинноволосый Христос поучал сирых и нищих.

В домике были две спальни. Джеймс отвел Энни в меньшую из них и уложил на узкую кровать, прикрытую выцветшим матрасом. Энни, приоткрыв глаза, молча смотрела, как Джеймс снимает с нее кроссовки, укутывает ноги тонюсеньким одеялом. Когда он, проверив, заперто ли крохотное окно, снова повернулся к ней, глаза Энни уже снова были закрыты и она мерно посапывала.

Джеймс не решился дать ей еще одну дозу снотворного. Это новейшее психотропное средство до сих пор находилось в стадии разработки, и он не был уверен, что длительный его прием обойдется без последствий.

Остановившись над спящей Энни, Джеймс внимательно посмотрел на нее. В спаленке было темно, и лицо Энни во мраке показалось ему неестественно бледным. Мертвенно-бледным. А он видел смерть слишком часто…

Джеймс прикоснулся к ее шее. Кожа была теплая, под его пальцами пульсировала жилка. Джеймс расстегнул пуговицы на блузке Энни. Груди у нее были небольшие, и он разглядел, как в прохладном воздухе ее соски, слегка прикрытые тонкими кружевами лифчика, набухли и затвердели.

Как и его мужское естество…

Джеймс выпрямился и набросил на спящую одеяло. Затем резко отвернулся и, не позволяя себе передумать, поспешно вышел из спальни.