Анатомия любви - Скотт Спенсер (2014)

Энн рыдала, и я рыдал – по ней и вместе с ней, по себе самому. Надо мной слишком сильно довлели мои тайны, чтобы я был волен горевать: я постоянно помнил об иерархии скорби и знал, что было бы неправильно, если бы я плакал сильнее, чем Энн, или мои слезы оказались бы слишком заметны. Однако Энн лишь глубже погружалась в свое горе, и я понимал, что мои рыдания никак не вторгнутся в ее сознание. Я уронил голову на руки, закрыл лицо ладонями, чтобы слезы не капали на пол. Не знаю, чего ради. Слезы подобны церемониальным выдохам какого-нибудь даосиста, и эти слезы наполнили меня ощущением нереальности. Мои рыдания становились все громче, слезы заливали руки и стекали по рукавам. Потом я сидел рядом с Энн на диване, крепко обнимая ее, а она рыдала, уткнувшись в меня. Я прижимался щекой к ее затылку, и мои слезы, капля за каплей, впитывались в ее рубашку. Она держала меня за руки и, разражаясь очередным рыданием, все глубже запускала ногти в мою плоть: казалось, она рожает. Но как бы крепко ни держала меня Энн, сомневаюсь, что в тот момент она сознавала, кто я такой, да и имело ли это какое-нибудь значение. Ее прикосновение ко мне было контактом в истинном и первозданном смысле: так два одиноких волка жмутся друг к другу в снежном буране. И мы цеплялись друг за друга, чтобы жить дальше.

– Какая глупая, глупая смерть, – произнесла Энн. – Они стояли на углу Пятой авеню, дожидаясь зеленого светофора, а потом, как сказала Ингрид, он неожиданно сорвался с места, причем побежал даже не на другую сторону. По диагонали. Было похоже на самоубийство, но я уверена, что это не так. Ему просто было противно ждать в толпе вместе с другими. Это все чудовищное, инфантильное высокомерие. Свободный дух. В этом состояла его идея независимости: перелезать через заборы, ходить по газонам, рвать цветы в парке и совать в них свой длинный нос, заказывать то, чего нет в меню. Это всегда было отличительной глупостью Хью – желание делать все по-своему. Помнишь, как он говорил обычно: «Я лучше сделаю по-своему, чем правильно»? Он ненавидел традиции и обычаи, ненавидел красный свет. И вот что получилось. Черт возьми! Такая смерть недостойна мужчины. Нельзя, чтобы мужчину пинали в зад, когда он перебегает улицу. И теперь мне придется звонить детям и говорить, что их отец не знал правил дорожного движения. А тем временем его любовница пытается уговорить кого-то в больнице, чтобы ей позволили снять посмертную маску. Уверена, ей не позволят. Они ждут распоряжения от какого-нибудь официального лица. И подозреваю, этим лицом придется быть мне. Бывшей жене. Все было бы куда проще, если бы мы формально остались женаты. Сначала я не хотела разводиться. Говорила ему, что дам развод, если он решит снова жениться, но разводиться только для того, чтобы просто жить раздельно, нет смысла. Я могла бы сейчас прийти в больницу как его жена и обо всем позаботиться. Не знаю, станут ли меня слушать теперь. Наверное, придется вызывать из Нового Орлеана его брата Роберта. Я не могу просить Кита, он не справится. Может быть, Джейд. Но я даже не знаю, где она сейчас. В каком-то походе. На озере Шамплейн. О господи, чего мне действительно хочется, так это лечь в постель. Или выброситься из окна. Даже знать не хочу, что принесет завтрашний день.

Я сидел почти неподвижно, глубоко дышал и внимательно глядел сквозь пелену слез. Я хотел быть надежным, хотел быть стеной между Энн и хаосом. Вся вина лежала на мне, я был переполнен отвращением и жалостью к себе. Однако чувство вины в моем случае было поблажкой, уловкой, чтобы сорваться с крючка обстоятельств. Вся ужасающая логика моего бытия и, прежде всего, чувство вины были подношением будущему, я подготавливал почву для сделки с тем днем, когда Энн и все остальные узнают, что Хью лишился жизни, догоняя меня.