Анатомия любви - Скотт Спенсер (2014)

Баттерфилды съезжались в город по одному, первым приехал Кит, за ним старший брат Хью, Роберт, который прилетел с одним из девяти своих детей, средним сыном, названным в честь Хью. Они собрались у Энн: больше идти было некуда, и даже Ингрид с сестрой и несколькими своими друзьями пришла к Энн.

Я не показывался им на глаза, сидел в гостиничном номере совершенно один. В тот день я запомнил этот номер лучше, чем себя. Когда я вызываю его в памяти, то вижу пустую комнату, лесенку из солнечных лучей, поднимающуюся, а затем спускающуюся по стене, голубя, который гуляет по подоконнику и заглядывает в окно, мертвую муху на абажуре из выпуклого стекла, закрывавшего лампочку под потолком, потертое светлое покрывало, кое-где выпустившее коричневатый пух; слышу громыхание подносов в коридоре, голоса, сотни голосов, но среди них нет моего. Если изо всех сил сосредоточиться, я могу даже представить себя в той комнате: полностью одетый, лежу на кровати, руки под головой, ноги скрещены. Я вижу себя у окна: гляжу вниз на улицу. Вижу себя в слезах. Но даже эти воспоминания смутные и какие-то нереальные. Наверняка я помню только одно: я сидел в гостинице, дожидаясь, что кто-нибудь позвонит мне, и бóльшая часть меня перестала существовать.

Еще я помню, что писал. Вероятнее всего, писал письмо Джейд. Однако я так и не нашел никаких записей. Я представляю, как рву в клочья гостиничную бумагу и смотрю, как она падает в жестяное мусорное ведро, однако это кажется скорее логическим дополнением, нежели воспоминанием. Пациент проснется после наркоза и вспомнит, как его везли в операционную, вспомнит лампы над головой, ассистентов в масках, скрип резиновых перчаток. Однако трудно сказать, явились ли все эти образы из подсознания или же просто вымышлены, вытянуты из нашего представления о том, как должен выглядеть мир без нас.

Я никогда не думал о жизни, которой уже не увижу после смерти, или о той, которую пропустил до своего рождения. К тем временам я слеп и глух. Моя настоящая и единственная жизнь – вот, что заставляет меня рвать на себе волосы. Мне кажется, если я старательно сложу вместе все моменты, когда был по-настоящему живым, у меня наберется жизни от силы года на два…

В четыре позвонила Энн.

– Ты должен быть здесь, – сказала она. – У тебя на это прав не меньше, чем у других. Ты должен быть с нами.

Я сидел на краю кровати, закрывая рукой глаза.

– А ты… – Я замолчал. – Что думают остальные по поводу моего… Я хочу быть с тобой.

– Дэвид, я не знаю, как работают законы кармы. Но по какой-то причине ты оказался рядом, когда я нуждалась в ком-то. Когда нуждалась в тебе. И сегодня это кажется важнее всего остального, важнее прошлого. И все со мной согласны. Я не знала, вернулся ли ты в Чикаго. Но на самом деле чувствовала, что ты до сих пор здесь. Сейчас я не могу объяснить почему, но, Дэвид, будет правильно, если ты будешь с нами.

– Я очень хочу.

– Тогда приходи. Сейчас же. Сразу.

– Но хорошо ли это?

– Хорошо. Даже не просто хорошо. Это… обязательно. Мы тут сидим и напиваемся. Объединяем силы, и ты нужен мне. Если переживаешь из-за Кита, так он знает, что ты нужен мне здесь. И Ингрид, кстати, тоже знает.

– Что знает Ингрид?

– Все.

– В каком смысле?

– Она знает, что ты – это ты, знает, зачем мы вчера вечером ломали перед ней комедию. И, как гражданке Юпитера, ей глубоко наплевать. В любом случае, из-за нее не переживай. Слушай, Дэвид, я даже не оставляю тебе права выбора. Не хочу, чтобы ты сидел у себя в номере в полном одиночестве. Ты ведь даже свет не включишь, когда стемнеет. Так что выбора у тебя нет. Просто немедленно приходи.

– Я приду. Я сам хочу.

– Знаю, что хочешь. Ладно. Да, вот еще что. Если по дороге попадется открытый магазин, купи тоник, содовой, ну, сам знаешь. Для коктейлей. А то, если и дальше будем надираться неразбавленным, у нас все закончится задолго до утра понедельника.