Обман зрения - Югетт Бушардо (2007)

Море и мы… Я подъехала на арендованном автомобиле к самому песку. Вдалеке, рядом с тропинкой, виднелись домики, построенные из необыкновенно легких материалов: дерево, бамбук; вывески, выцветшие на летнем солнце. Мы поднялись, рука об руку, на самый верх песчаной дюны, и нас окутал, приласкал свежий морской ветерок. Вначале мы присели. Холмики из песка за спиной, ветер и солнце в лицо, тепло рассеянных лучей. Мы сидели, прижавшись друг к другу, лишь наши лица разделяло некоторое пространство, а тела слились, мы напоминали сиамских близнецов. Мы не говорили; не было смысла описывать, как вытекает песок меж разведенных пальцев рук, как ветер доносит до нас запах йода, соли, наше дыхание сливалось с шумом накатывающих на берег волн. И совершенно неважно, что за краски: синий, серый, зеленый где-то впереди, перламутровый, коричневый, розовый — вокруг, и редкая поросль вверху… Никого… Никто не видит нас… Нечего видеть… Мир нас укачивал, принимал в свои объятия.

Внезапно что-то нарушило столь безупречный порядок. Вдали — крики, смех. Затем появились силуэты, они приближались, а за ними — одна, затем вторая, невиданные птицы самых ярких расцветок. Они бежали и кричали, мужчина и женщина, они держались за руки, к запястьям которых были привязаны веревочки летучих змеев. Они взорвали пространство, разбили тишину. Я не стала описывать Рафаэлю этот плавный полет искусственных птиц, шелк, бьющийся на ветру. Мы ждали: головы опущены к коленям, когда эта пара скроется за гребнем дюны, чтобы вновь обрести наше море, лишь для нас двоих, это великолепное одиночество.

— Ты можешь идти совсем прямо, никаких препятствий! — закричала я Рафаэлю. Нам очень захотелось «попробовать» воду. Долой ботинки, закатать брюки выше колен, и вот мы начинаем исследование: вначале лишь кончиком ступни, затем волны лижут наши ноги. Он взял меня за руку, и мы пошли вдоль берега, по щиколотку в воде.

— Наверное, можно раздеться?

Он скинул одежду на песок. Его руки и ноги казались неестественно белыми в лучах полуденного солнца. Я еще сомневалась, а он уже плыл, со всей силой, вытянувшись всем телом, демонстрируя великолепный кроль. Рафаэль поднял голову, свернул ладони рупором:

— Ты знаешь, — закричал он, — что наш преподаватель по физкультуре в институте хвалился, что сделает из несчастных слепых первоклассных пловцов, он так гонял нас по бассейну «Бломе»? Ты видишь, я не растерял навыков!

Я присоединилась к нему, барахтаясь в воде, не мечтая более ни о чем, кроме этих мокрых объятий, нашего смеха, захлестывающих нас волн.

Он был в столь приподнятом настроении, что всю обратную дорогу провел в непрерывном ликовании. Мы опустили стекла в машине, и я видела, как Рафаэль жадно заглатывает морской воздух. Он расспрашивал меня о мельчайших подробностях окружающего нас пейзажа, как называются деревни, что мы проезжаем; он вспоминал, и эти воспоминания ширились, выплескиваясь забавными историями. Имена его товарищей, совместные прогулки с семьей, его память пробуждалась; он мешал эти воспоминания со словами благодарности:

— Я все это забыл, и лишь благодаря тебе…

Он потерся лицом о мое плечо; когда мы подъезжали к Ниму, он коснулся моей руки губами:

— Я тебя пробую, ты соленая. Поторопись, я так тебя хочу…

* * *

Ресторана я опасалась: провожающие нас взгляды были слишком многочисленны, слишком любопытны. Я предложила Рафаэлю поужинать в комнате, но он возразил, что это подходит лишь для больных.

А зал ресторана при отеле был слишком розовым, чистым и цветущим. Приготовленные столовые приборы перемежались с кружевными салфетками, скатерти в цветных узорах ниспадали до самого пола, верхние скатерти палево-розового цвета, расположенные так, чтобы их углы не совпадали с нижними, удивляли белизной отделки из белой камчатной ткани. Лишь бы Рафаэль не задел ничего рукой или ногой в этом великолепии! Он коснулся бокала кончиком ногтя, очень незаметно, чтобы определить фактуру: