Ключи счастья. Том 1 - Анастасия Вербицкая (1993)

Он ничего не говорит. Он целует ее волосы, лоб, холодные щеки, ее руки, беспомощно белеющие на одеяле. Он отдал бы по капле всю кровь своего сердца, чтоб сделать ее здоровой и счастливой. Хотя б с другим! Да, да. Он ни секунды не колебался бы, Но не с Нелидовым. Нет! Ему он не уступит своего места здесь, у ее изголовья.

Но на что ей его преданность? Его беззаветная любовь?

Она бесстрастна и далека. Его ласки, его первые поцелуи после такого долгого отчуждения она принимает равнодушно. Как будто она устала. Смертельно устала. Она даже не глядит на него. Она смотрит мимо.

— Ты страдаешь, Маня?

— Нет.

— Дитя мое, зачем эта скрытность? Разве я в друг тебе? Не брат? Открой мне свое сердце. Плачь Тебе будет легче.

— Я уже выплакала все слезы.

Ее голос изменился. Нет в нем звонких ноток, горячего трепета. «Прощай, девочка Маня!.. Радостная, яркая Маня!»

— Прощай…

Он поднимает голову. Послышалось ему? Или она это прошептала? Или это бред? Он не смеет спросить. Ее губы сомкнулись. Глаза закрыты. Она устала.

— Может быть, мне уйти? — тихонько спрашивает он.

— Нет. Нет. Мне лучше, когда ты здесь.

— Хочешь, я почитаю что-нибудь?

— Да.

Он поворачивается. Он уже на пороге. Не смотреть.

Тогда глаза ее раскрываются. Огромные, сверкающие. Алчные глаза. Она глядит ему вслед с таким отчаянием, как уплывающие в далекий океан, в неведомое будущее, глядят на тех, кто остался на берегу и вот-вот исчезнет в тумане.

«Прощай, моя греза… Прощай, менестрель…»

Вечером, с бесстрастным лицом, опустив ресницы, она говорит этим новым равнодушным голосом, которого так боится Штейнбах:

— Вчера ночью, Марк, я испугалась. Я видела что-то в коридоре. Мои нервы разбиты, говорит доктор. Но он не понимает… У меня к тебе просьба…

— Все, дитя мое… Все, что ты хочешь!

— Агата спит очень крепко. Вели поставить ее кровать здесь, в моей комнате. А сам перейди спать туда, рядом. Если я позову, ты ведь услышишь? Ты чутко спишь?

— О, конечно.

— Я затворю дверь. Но ты дай мне звонок на столик. У тебя есть звонок?

— Чего же ты испугалась, Маня?

— Пустяки. Это нервы. Но… может быть… тебе нужно… гулять ночью… И я тебя стесню?

— Что за вздор, Маня! Кто гуляет по ночам?

Она все глядела на карниз. Теперь она прямо острит в его лицо.

— Тебя не было вчера.

А! Он смутился. Его матовые щеки порозовели. Ресницы дрогнули. Но глаза смотрят спокойно и холодно. Глаза лгут.

Он спрашивает не сразу. Сдержанно и вкрадчиво:

— Значит, ты меня искала?

— Да.

Он опять молчит, выжидая. Он похож на путника, который ходит по трясине. Ступил на кочку и ждет, не опустится ли она под его ногой. Ни шагу дальше!

Но, ревнивая и страдающая, она становится необычайно чутка. Его осторожность она чувствует. Почти физически.

— Я кинулась в коридор. Я тебя звала.

— Ты была в моей комнате? Это ты отворила дверь?

— Да. Я пришла к тебе. И тебя не было, — доканчивает она. И голос ее звенит вдруг, как сорвавшаяся струна.

— О, Боже мой! — Он берется за голову руками.

— Ты, значит, тоже… любишь бродить по ночам.

Она старается говорить спокойно. Но и его подозрения проснулись. Он насторожился. Что она знает. Возможно ли, чтоб она догадывалась?

— Нет. Это была случайность. Я никуда больше не пойду.

Она улыбается. Хорошо, что он не видит это улыбки презрения! Он понял бы все…

Какое ласковое солнце! Совсем как весна. Можно ли подумать, что это конец декабря?

— А в России сейчас сугробы снега и мороз, — говорит фрау Кеслер. — Скоро будет Рождество. Зажгут елки.

Они обе сидят на балконе. Ноги у Мани укутав в плед. Лицо у нее стало совсем крошечное и больное. Но глаза — темные и мрачные. И холодом веет от ее улыбки.

— Скоро мы осмотрим Дворец Дожей, — говорит она. — Потом уедем.