Ключи счастья. Том 1 - Анастасия Вербицкая (1993)

Наконец одни! Сюда не достигают звуки. Над ними немое небо. Под ними немые волны. Вдали огни Венеции. Далекие, прощальные. Они плывут мимо острова. Призрачные очертания церкви, похожей на греческий храм, белеют в серебряном тумане.

Они не были вдвоем с того вечера, когда она приходила к нему проститься в Москве. Звучат в душе ее слова:

«Вы дали мне много счастья. И я была бы ничтожной женщиной, если б вычеркнула вас из моей души. Я никогда, никогда не забуду вас, милый, чудный Марк!..

Где это счастье? Ушло…»

— Вон там, вдали, есть еще один остров. Видишь. Байрон там спасался от людей.

— И от любви?

Какой странный тон! У Мани-девочки его не было.

— Я понимаю Байрона. Как мог он писать среди таких диссонансов? Быть может, это смешно, Марк? Но поминутно меня здесь раздражают люди.

Он улыбается. Все реальное чуждо ей. И, как ребенку, близко то, чего не было: шаги умерших коридоре, живые глаза портретов, грезы Дездемон! Вот что имеет для нее цену. Она видит лица зданий. Душу камней. Она угадывает мысль в бронзе, мрамор дышит для нее. И говорит с нею о былом.

— Ты счастливица! — шепчет он.

Они плывут мимо острова Лидо, молчаливого и темного.

— Маня, можешь ты мне ответить на один вопрос?

Она поднимает голову и смотрит на него. Большими глазами смотрит. Точно видит его в первый раз, Или он ошибается? Холодом и горем веет от этого лица.

Неужели это та самая девушка, которая в страстном порыве…

Не надо вспоминать! Священно должно быть для него ее тело теперь. Но душа… Разве не его позвала она в ту ночь, когда бродила во мраке, слепая и одинокая? Затерявшаяся в Беспредельности. В темных полях потустороннего мира?

— Почему ты не хотела, чтоб я был с тобою сейчас?

— Ты все равно пришел… Она это говорит с горечью?

— Не мог же я тебя бросить одну в чужом городе. Она отвечает, опустив ресницы.

— Я хочу быть одна. Особенно в такие ночи. видишь ли, мои мечты улетают, когда со мной кто-нибудь стоит рядом. Они такие странные, мои мечты…

Голос ее срывается. Но, овладев собой, она продолжает:.

— Никто не понимает меня. Я всем кажусь смешай или сумасшедшей…

— Но не мне, Маня! Нет. Чтобы создать тебе новый мир, я привез тебя сюда…

Она обдумывает его слова, опустив голову.

— Прости меня, Марк! Я неблагодарное создание.

— Не надо благодарности! Любовь ее не требует.

Она порывисто отодвигается. Закрывает лицо руками.

— Молчи! Молчи! Ни слова о любви. Молчи…

— Ты уже не веришь в нее?

— Нет! Нет!

У нее это вырывается, как рыдание. Как крик. Он видит, как дрожат ее плечи.

Подавив горечь, он думает только о ней. Как жива еще обида! Почему он надеялся, что она забыла Нелидова?

Ветер поднимается.

— Плывите назад, — говорит Штейнбах гондольеру.

— Маня, ты простудишься. Войдем в кабинку!

Она покорно подает ему руку. Они садятся рядом на кожаные подушки. Темно и тесно. Луч луны крадется через окошечко позади.

— Ты дрожишь? Ты уже простудилась?

— Нет. Обними меня! Закрой плащом…

Они сидят, тесно обнявшись. Он крепко держит ее. Как будто ее хотят отнять.

Но кто же? Кто смеет теперь отнять у него эту женщину?

Его губы тихонько касаются ее волос.

Заметила она это? Или нет?

Ах, зачем дрожит его рука!

Слезы ее бегут. Крупные, жаркие. Они падают на ее руки, на его плащ. Как хорошо, что темно!

— Мое дорогое дитя! — говорит он вдруг. И голос его пронизан нежностью, как эта ночь луной.

В порыве отчаяния, затопившего ее душу, она обвивает его шею руками. И рыдает, презрев гордость и стыд.

«Она еще любит его…»

— Что я должен сделать, чтоб тебе стало легче. Или я бессилен скрасить твою жизнь? Дать тебе забвение?

Она вдруг откидывает голову. Луч луны через окно кабинки озаряет его профиль, его брови, глаза.

«Глаза менестреля… И тут все ложь!»