Ключи счастья. Том 1 - Анастасия Вербицкая (1993)

Не выпуская рук Мани, он притягивает ее к себе ближе. И голос его дрожит и крадется в ее душу.

— Маленькая фея! Вы не знаете, какой жалкий нищий сидит перед вами! Вы не знаете, как голодна его душа! Как убога жизнь! Вы не понимаете, как он мучительно завидует вашей непосредственности и вере в себя! Вы так богаты! Вы так щедры! Люди ничего не дали мне, кроме глубокой усталости и отвращения! Вы подарили мне мои красивые сны. Мои робкие и бледные надежды. Пусть я обманулся! И снова проснусь завтра таким же одиноким и нищим, каким был до встречи с вами! Я все-таки был счастлив этим обманом… Взамен требуйте от меня всего, включая и мою жизнь! И с радостью положу ее к вашим ногам!

Маня глядит в его зрачки. Так глядят в бездну. Тихо кружится голова. Сладко замирает сердце…

Жуткое блаженство…

— Вы меня любите, Марк? — в безграничном изумлении, как во сне, спрашивает она.

— О, Маня…

И ничего больше. Ни одной клятвы. Ни одного признания.

К чему? Его голос пронзил ее душу. От его взгляда задрожали все ее нервы. Она верит… Она счастлива…

Он обнимает ее тихонько. Тихонько привлекает к себе. Прекрасно и трагично его одухотворенное лицо.

Она берет в обе руки его голову. И целует лоб, эти скорбные брови. Потом прижимается к его голове Щекой…

Он замер под этой лаской.

Они сидят неподвижно. Оба с закрытыми глазами. И слушают полнозвучную тишину своих душ…

Дождь идет ежедневно. И Маня, в плаще с капюшоном, в калошах, приходит в известный час к Роще, где ждал ее когда-то Ян.

Теперь там ждет ее Штейнбах. Он везет ее к себе в кабриолете. И потом довозит обратно до рощи.

Маня огорчена. Вера Филипповна встревожена ее Прогулками в такую пору. Кто-то видел ее по дороге в Липовку…

Она дрожит за эту тайну! Какой ужас, что ее захватают чужие руки! Будут сплетничать, связывая с улыбкой их имена!

— Какая пошлость — жизнь! — говорит Штейнбах. — Вы даже не понимаете всего, что могут сказать про нас. У людей нет фантазии. И нет потребности в красоте. Они счастливы только, когда могут выполоскать в уличной грязи вашу душу. Это они называют «общественным мнением».

Маня говорит уныло:

— Теперь приезжайте к Горленко и знакомьтесь со мной! Больше нам ничего не остается! Барометр упал… Дождь может идти две недели… Приезжайте завтра. Но помните, что мы незнакомы! В сущности, это правда… Мы будем уже не те в другой обстановке…

Они долго молчат, подавленные.

— Марк, за обедом говорили о вас…

— Конечно, бранили?

— Представьте, не очень. Говорили, будто вы талантливый адвокат.

Он кривит губы.

— Вы, может быть, думаете, что это улыбка? — строго спрашивает она его. — Это просто гримаса. Я вас не выношу, когда вы улыбаетесь! Не выношу!

— Простите! Не буду… Он уже смеется.

— А теперь ненавижу! — Она топает ногой. — Какой у вас циничный, отталкивающий смех!

— Нет, Маня… У меня полное отсутствие талант. Если б мне пришлось красноречием добиваться приза в жизни… любви, например, я не сумел бы бороться даже тогда. Адвокат без темперамента и творчества — одно недоразумение. Я именно таков…

— Жаль… Мне было приятно слышать. Значит, у вас нет темперамента? Нет?

— Абсолютно никакого… Как у амфибии.

— Какая гадость! — Маня смеется. — А что же у вас есть?

— Чудовищная чувственность… Это в крови семита.

Маня задумывается.

— А какая разница? Какая?

— У Яна и Зямы чувственности не было. Или она спала глубоко. Но в их душах царили глубокие страсти, толкавшие их к подвигу или к преступлению, руководившие их жизнью. Идея… женщина… Все это заполняло их душу. Затопляло ее, как могучая волна. И они действовали и любили смело, ярко, не рассуждая.

— А вы? А вы, Марк?