Роман женщины - Александр Дюма-сын (1994)

— Потому что и я не видала вас никогда грустным. Вы думали, как и многие, что я похожа на всех подобных мне женщин, только немного умнее их. Вам и в голову не приходило, что в моем сердце есть нежные струны, которые могут отзываться и сочувствовать печали тех, кого я люблю. Так вы думали обо мне? Сознайтесь! Вы воображали, что если я противилась вашим желаниям, так уж и не люблю вас? Мужчины до сих пор считают это единственным доказательством расположения женщины. Действительно, я принадлежала людям, которые и вполовину не стоили вас; но вы ошибаетесь, думая, что вас удовлетворила бы та любовь, какою они совершенно оставались довольны. Было ли доказательством моего к вам равнодушия то, что я не любила вас так, считая вас умнее других! Мы вечно спорили, расходились, но встречаемся друзьями. Теперь, когда вы страдаете, я протягиваю вам руку и говорю: «Леон, могу ли я помочь вам? И если в состоянии хотя немного развлечь вас — располагайте мною».

Юлия проговорила эту тираду расстроенным голосом, в котором иногда слышались до того страстные порывы, что Леон с жаром поцеловал протянутую ему руку.

— Простите, дорогая Юлия, право, моя неудача раздражает меня против воли. Это пройдет скоро; впрочем, я готов избавить вас от моего присутствия — я уйду.

— Напротив, лучше останьтесь со мною; мы отужинаем вместе.

— Благодарю, мне не хочется есть.

— Может быть; я же привыкла ужинать, но не будучи в состоянии сидеть за столом одна, прошу вас, останьтесь. — Сказав это, Юлия позвонила.

— Подать нам ужинать, — сказала она вошедшему слуге.

Через минуту был подан ужин. Юлия села.

— Свадьба эта, без сомнения, была решена заранее в умах графа и де Бриона, — начала Юлия. — Я думаю, уезжая из Парижа, он уже имел это намерение.

— Нет, он не знал девицы д’Ерми, — отвечал Леон, — это дело завязалось в Поату.

— И он точно влюблен в нее?

— До безумия.

Юлия прикусила губы.

— Он вам все рассказывал? Я думаю, тут много чувствительного? — спросила она.

— Слушая его, я даже забыл, что говорил де Брион, так все казалось мне несходно с теми понятиями, которые я о нем составил себе.

— Так вот что! Де Брион человек твердый, серьезный, попался в сети ребенка… Орел пленен голубкой — это должно быть очень любопытно. Без сомнения, он просил вас сохранить в тайне это признание.

— Нет, он был очень мил; он говорил со мною, как с другом, заметив мне, что я первый, кому он поверяет совершенно новые для него ощущения.

— Разумеется, он с гордостью признавался вам в этом; он гордился, что мог внушить к себе такое чувство?

— Нимало. Он сказал: «Мария д’Ерми прекрасна и так достойна быть любимой, что если вы любите ее серьезно, то я понимаю ваши страдания; но, — прибавил он, — вы слишком мало знаете ее, чтоб это чувство могло глубоко запасть в ваше сердце. Вы молоды и потому увлечены гораздо более ее красотою, нежели ее нравственными достоинствами. Не сердце, но ум и чувствительность ваши играют во всем главную роль». Может быть, это и правда… но, во всяком случае, он счастлив…

— Разве счастье впервые посетило его вместе с этим чувством? — с намерением спросила Юлия.

— Я так думаю, — отвечал Леон с улыбкой, угадав мысль своей собеседницы.

— Вам нужно развлечься какою-нибудь связью, милый Леон, — сказала она, вставая из-за стола и садясь возле маркиза.

— Да где ж я найду женщину, которая походила бы на прекрасную д’Ерми?

— Как знать? — сказала она, позвонив опять. — Убрать это, — продолжала она, обращаясь к вошедшему слуге, — мне не нужны ни ты, ни горничная — скажи швейцару, чтобы никого не принимали.

Леон посмотрел с удивлением.

— Вас пугает наше уединенное положение? — спросила она Леона.

— Напротив, я слишком счастлив…

— Не считаете ли вы необходимостью принуждать себя быть любезным, чтоб успокоить совесть?..

— К чему это послужило бы? Вы не любите меня.