Роман женщины - Александр Дюма-сын (1994)

Раз даже какой-то умирающий с голоду писака, получив от Юлии порядочную сумму, и, разумеется, согласно ее желанию, написал в какой-то газете статью, оскорбительную для памяти отца де Бриона. Эмануил тотчас потребовал удовлетворения за обиду, чего вовсе не ожидал негодяй, и вследствие этого, на другой же день, в той же газете явилось извинение, написанное самым унизительным для написавшего его слогом. Юлия прогнала этого сообщника и, видя, что ее нападки ведут только к прославлению ее неприятеля, выходила из себя от стыда и досады. Среди этого припадка ей доложили о приезде маркиза де Грижа; это было именно в тот день, когда он был с визитом у графини д’Ерми. По искаженным чертам лица, по страшной бледности молодой женщины легко было заметить, что с нею произошло нечто необыкновенное.

— Что с вами, прелестная Юлия? — спросил Леон. — Вы страшно бледны!

— Ничего, это вам так кажется, — отвечала она отрывисто, не желая вовсе быть откровенной относительно причин своего гнева.

— Вы чем-то раздосадованы? Быть может, я надоел вам своими расспросами?

— Не более обыкновенного.

— Благодарю за любезность. Хотите вы, чтоб я вас оставил? — спросил он снова.

Юлия подумала, что одной ей будет еще скучнее, и сказала:

— Можете остаться, если у вас есть что-нибудь интересного и нового сообщить мне.

— Увы! Я знаю одну только новость, которая для вас не может быть занимательною, — я влюблен.

— Действительно, для меня это незанимательно. Но кто же, однако, зажег в вашем сердце это новое чувство; уж не блондинка ли, которую вы видели в опере?

— Вы угадали.

— К чему приведет эта любовь вас?

— К чему же может она вести?

— Обыкновенно, к взаимности.

— Не всегда.

— Вы видели ее сегодня?

— Нет, хотя я и был с визитом у ее матери, это — очаровательная, умная, грациозная женщина.

— А, вот что! Кто же, мать или дочь, вас сводит с ума?

— Конечно, дочь.

— И вы начали ухаживать за нею?

— С такой девушкой этого не делают. И право, я не знаю даже, как и с чего начать.

— Как вы поступали относительно меня…

— О! Это далеко не одно и то же. К тому же, мои начинания с вами были, по-видимому, не слишком удачны, потому что вы меня отвергли; но у меня есть ходатай пред девицею д’Ерми — де Брион.

— Так он положительно друг их дома?

— Да, его там очень любят.

— А вы, вы любите де Бриона?

— От всей души.

— Не открылись ему в вашей любви к дочери графа?

— Нет еще, но не замедлю это сделать; я увижусь с ним сегодня же вечером.

— В последнее время не было ли у него какого-нибудь дела?

— Было с каким-то негодяем журналистом, которого он заставил просить прощения.

— Возьмите на себя труд сказать ему, что я очень беспокоилась на счет окончания этого дела, скажите же ему; а относительно ваших чувств к д’Ерми… думаете вы довести дело до конца, т. е. жениться?

— Боже мой! Что же удивительного в этом? Я так создан… да и что ж тут думать: такая богатая, благородная, прекрасная девушка не будет иметь недостатка в претендентах на ее руку.

— Но между ними немногие найдутся благороднее, извините, я хотела сказать, богаче вас.

— Справедливо, я растратил не более миллиона, другой еще остается, с тем, что она имеет, — будет довольно.

— И вы надеетесь, что отдадут ее за вас?

— Я не говорю этого, но я сказал, что буду искать ее руки, или правильнее, поручу де Бриону поговорить с ее отцом обо мне, о моем богатстве и моих намерениях.

— А если вам откажут?

— Я уеду отсюда, ибо в противном случае я могу влюбиться в нее до сумасшествия.

— Так это серьезное предприятие; какая у вас пламенная натура!

— А, вы начинаете жалеть уже вашу холодность относительно меня, — сказал де Гриж, улыбаясь. — Что ж, если вы раскаиваетесь, то поторопитесь, пред вами самый удобный случай.

— За кого вы считаете меня? — возразила Юлия.