Десять мужчин - Александра Грэй (2008)

Я воспользовалась им, вернувшись к работе над курсовой, и облеченные в более простую форму мысли чудесным образом полились на бумагу. К трем часам ночи, жуя дикий рис с изюмом, я дошла до четырнадцатой тысячи слов. Ночной перекус давно закончился, а я продолжала работать и все еще писала, когда черноту неба разбавили розовато-оранжевые кляксы. Выключив настольную лампу, я отдыхала, любуясь зарей, расцвечивающей белые стены моей гостиной. Осталось три часа и полторы тысячи слов.

В половине десятого я поставила последнюю точку в готовой курсовой и помчалась по Мэдисон-авеню, сжимая в руке пять бумажек по доллару — мои последние до тех пор, пока шофер Миллиардера не завезет обещанные деньги. Пяти долларов хватало на проезд до колледжа и обратно на электричке, вот только Гарлем наводил на меня страх. Таксисты везти туда отказывались, я была единственной белой в поле зрения, всегда шла твердым, быстрым шагом, с колотящимся сердцем, под обстрелом взглядов со всех сторон.

Тем утром я уже стояла в очереди к билетной кассе, когда ко мне пристроился длинный худой человек в плотном пальто до пят, да так близко, что ударивший в ноздри запах открыл мне всю подноготную его жизни. Я сделала каменное лицо, но сосед твердо решил добиться внимания. Он встал передо мной, прижимая подбородком листок бумаги, вынуждая читать: «Розачки краснеют, фиалачки синеют, сахар слаткий очень, трахаца мы хочим».

Я придвинулась поближе к кассе, но и длинный сделал то же самое, пробубнив свою поэму на одной ноте и закончив зловещим:

— Сестра, десять центов не найдется?

— У меня нет десяти центов, — сказала я. — Извините.

Подошла моя очередь платить, и я почувствовала себя в безопасности, хотя и оставалась еще по эту сторону пуленепробиваемого дымчатого стекла, исцарапанного, будто лед на катке.

— Туда и обратно, будьте любезны.

— Четыре восемьдесят, — глухо произнес голос невидимой кассирши.

Протягивая свои драгоценные банкноты, я умудрилась выронить одну, а наклонившись, с ужасом обнаружила у своих туфель фигуру, с ног до головы обмотанную грязными бинтами. Несмотря на отсутствие ноги и руку на перевязи, эта мумия скользнула по тротуару и ухватила приз — мою банкноту в один доллар! — толстыми багровыми губами. Ребенок это был или взрослый, никто не определил бы, но в любом случае его место было в больнице. Сквозь дыры в бинтах на лице на меня глянули испуганные глаза — и калека пополз, будто краб с перебитыми клешнями, назад, на свою тряпку под телефоном-автоматом.

Вместе с утренними занятиями закончились летние курсы, и я направилась вверх по холму в сторону библиотеки. Я очень рассчитывала, что наследник империи супермаркетов подбросит меня до города, но он не появился в аудитории (по-видимому, решив таким способом проблему курсовой). Оставалась единственная надежда — занять пару долларов у библиотекаря.

— Эй, куколка, притормози! — Эринула прикурила и неспешно затянулась, прежде чем продолжить: — Может, номерок дашь? Буду в городе — кофе вместе выпьем. — Она тянула «кофе» бесконечно, перекатывая сигарету между ярко-красными губами, пока искала в сумочке ручку. — Хочешь, подвезу? Я сейчас как раз на Манхэттен.

Жизнь продолжает преподносить сюрпризы, думала я, шагая рядом с Эринулой к стоянке. Та болтала без умолку:

— Раньше у меня был БМВ. Сама не верю, что езжу на «форде». Дерьмо, а не машина. — Она открыла для меня дверцу.

Марка авто Эринулы меня не волновала — лишь бы оно довезло меня до дома к моменту, когда прибудет шофер с ценным пакетом от Миллиардера. Я устроилась на сиденье, захлопнула дверь и щелкнула замком ремня безопасности. Температура в салоне зашкаливала за тридцать градусов, и, пока мы плелись в длинной веренице машин, я чувствовала себя цыпленком на вертеле.

На перекрестке, где пришлось остановиться, машину облепили полуголые мальчишки с тряпками, бутылками с водой и угрозами вымыть стекла.