Все начиналось чинно и благородно. Тела дам и кавалеров благородного происхождения явно готовили к погребению, и кто-то аккуратными рядами сложил их перед алтарем. Где-то среди них, наверное, лежала и леди Уинтермейл. Но это уважительное отношение к смерти быстро превратилось в тошнотворный и тлетворный хаос. Чума стремительно распространялась по замку, и неопрятные груды трупов, в которых ноги одних тел лежали на лицах других, заполонили все помещение. Некоторые из них были обернуты белыми простынями, но остальные остались в одежде, в которой умерли. Фигуры в простых коричневых платьях перемежались с телами, облаченными в дорогой бархат. Я не стала подходить достаточно близко для того, чтобы узнать лица, хотя вряд ли это было возможно. Распухшие черты превратили этих людей в чудовища. Истерзанная кожа и окровавленные губы наделили всех, независимо от происхождения, одинаковыми посмертными масками.

От тошнотворного зловония у меня начала кружиться голова. Мне показалось, что я теряю сознание, и ведро выпало из моей руки. Но я не могла вернуться к Розе, не выяснив судьбу ее родителей, хотя в глубине души в их участи я не сомневалась. Несмотря на все царящее в замке смятение, тела короля и королевы ни за что не принесли бы в этот ужасающий могильник. Скорее всего, их оставили лежать в постелях, как того требовало их положение. Медленно и нерешительно я вышла из часовни и начала подниматься по величественной лестнице, рассекающей центр замка.

В гостиной королевы Ленор все было без изменений. Перед камином аккуратным полукругом стояли стулья, в углу в ожидании пальцев музыканта замерла арфа. Единственным, что указывало на отсутствие ухода, были увядшие цветы в вазе подокном. В проеме открытой двери, ведущей в спальню, я увидела короля и королеву, и от облегчения у меня даже ноги подкосились. Они мирно лежали на кровати спиной ко мне и спали.

Одного шага вперед оказалось достаточно, чтобы мирная сцена превратилась в трагическое полотно. Когда я подошла достаточно близко, чтобы разглядеть лицо короля, я увидела ужасающий след, оставленный на нем чумой. Его правильные черты были покрыты сочащимися пустулами, а между обведенными запекшейся кровью губами виднелся почерневший распухший язык. Лицо Ранолфа могло служить воплощением предсмертной агонии.

По сравнению с ним лицо королевы казалось на удивление незатронутым болезнью. Красные рубцы испещрили ее шею и подбородок, но щеки остались гладкими, а лоб чистым. Отняв у королевы жизнь, чума, казалось, пощадила остатки ее красоты.

При виде этой пары, не расставшейся даже в смерти, я едва не потеряла самообладание. Я не знала, как сказать Розе, что ее обожаемые родители мертвы. Какое утешение могла я предложить ей после такой потери? Я больше ни секунды не могла оставаться в этих покоях смерти и бросилась бежать, спасаясь от окружающего меня зловония. Сбежав по лестнице, я подхватила ведро и через опустевшую кухню поспешила к расположенному на заднем дворе колодцу. Стойла для лошадей пустовали, как и загоны для овец и свиней. Дорожки зерна и муки вели из кладовых к двери замка. Огрызки яблок и обглоданные кости свидетельствовали о том, что совсем недавно здесь были люди. Но никто не вышел ни на стук ведра, ни на скрип веревки, с помощью которой я подняла чистую воду на поверхность. Неужели кроме нас с Розой в этой огромной крепости не осталось ни одного живого человека?