Ожерелье королевы - Александр Дюма (2014)

Шарни вспомнил, что в той стороне парка была маленькая калитка, похожая на ту, которой воспользовались дамы, чтобы поспеть на свидание. Через эту калитку, должно быть, и проник незнакомец; далее он скользнул под прикрытие купальни Аполлона и ждал, пока за ним придут.

Таков был уговор; затем, после беседы с королевой, монсеньор удалялся через туже калитку.

Через несколько секунд Шарни завидел те же плащ и шляпу, что накануне.

На сей раз незнакомец приближался к королеве без прежней почтительной сдержанности: он шел широкой поступью, не смея бежать, но почти бегом.

Королева стояла, прислонясь к дереву; затем она села на плащ, который расстелил перед ней этот новый Рэли[134], и, пока подруга зорко смотрела по сторонам, охраняя их, как накануне, влюбленный вельможа опустился на колени и заговорил торопливо и страстно.

Королева поникла головой, охваченная нежной меланхолией. Шарни не различал самих слов кавалера, но звучание их было проникнуто поэзией и страстью. Судя по интонации, это были пламенные признания.

Королева не отвечала. Незнакомец с удвоенным жаром продолжал говорить: иногда убитому горем Шарни чудилось, будто в трепетном течении речи он улавливает слова, и он изнемогал от гнева и ревности. Но нет, слов было не разобрать. Как только голос начинал звучать яснее, многозначительный жест наперсницы, которая была начеку, приказывал пылкому оратору умерить тон своих излияний.

Королева хранила упорное молчание.

Ее собеседник обращал к ней все новые мольбы – Шарни угадывал это по переливам и дрожанию его голоса, – но ответом было лишь нежное безмолвное сочувствие, которым едва ли мог удовольствоваться тот, кто столь бурно дал волю страсти.

Внезапно королева проронила несколько слов. Во всяком случае, так показалось Шарни. Она еле шевелила губами, так что услышать ее мог только незнакомец, но едва он их услышал, как в избытке ликования воскликнул в полный голос:

– Благодарю вас, ваше обожаемое величество, благодарю вас! Значит, мы простимся до завтра!

Королева надвинула капюшон на самое лицо, которое и без того было скрыто.

На лбу у Шарни, словно у умирающего, выступил ледяной пот и тяжелыми каплями потек по вискам.

Королева протянула незнакомцу обе руки; он принял их в свои и запечатлел на них столь долгий и нежный поцелуй, что Шарни за это время прошел через все пытки, какие позаимствовало у преисподней жестокое человечество.

Затем королева поспешно встала и оперлась на руку спутницы.

Обе дамы удалились, пройдя, как накануне, совсем близко от Шарни.

Незнакомец ушел в другую сторону, и Шарни, от невыразимого горя впавший в оцепенение и не имевший сил двинуться с места, смутно услышал, как одновременно захлопнулись две калитки.

Не станем и пытаться описать состояние Шарни после этого чудовищного открытия.

Всю ночь он яростно метался по аллеям парка, осыпая их отчаянными упреками за сообщничество в преступлении.

Несколько часов им владело безумие; он опомнился лишь, когда в своих бессмысленных метаниях наткнулся на шпагу, которую бросил, чтобы избежать искушения пустить ее в ход.

Теперь шпага мешала ему при ходьбе, и это внезапно пробудило в нем сознание силы и достоинства. Если человек, у которого в руке зажата шпага, не владеет собой, он только на то и годен, чтобы заколоться ею или заколоть обидчика; он не имеет права ни на слабость, ни на страх.

К Шарни вернулись присущие ему здравый смысл и телесная сила. Он прервал бесцельные блуждания, перестал натыкаться на деревья и молча пошел прямо по аллее, на которой еще виднелись следы обеих женщин и незнакомца.

Он приблизился к тому месту, где сидела королева. Примятый мох подтвердил Шарни его несчастье и счастье другого! Но Оливье не стал стенать и предаваться приступам гнев, а задумался о природе этой тайной любви и о том, кто таков человек, сумевший ее внушить.