Ожерелье королевы - Александр Дюма (2014)

Бемер порылся в бумажнике и извлек письмо, которое в свой черед протянул королеве…

– Не думаю, ваше величество, – произнес он почтительно, хотя волнение душило его, – не думаю, что если бы вы, ваше величество, вернули мне ожерелье, вы прислали бы мне вот это письмо, в котором признаете свой долг.

– Что это за бумажка? – воскликнула королева. – Я никогда этого не писала! Разве это мой почерк?

– Там ваша подпись, – пробормотал уничтоженный Бемер.

– Мария Антуанетта Французская… Вы с ума сошли! При чем тут Французская! Да ведь я эрцгерцогиня Австрийская, да будет вам известно! Смешно даже предположить, будто я написала такое! Полноте, господин Бемер, ваша западня слишком грубо сработана. Убирайтесь и скажите это тем, кто изготавливает для вас такие фальшивки.

– Фальшивки… – заплетающимся языком повторил ювелир, близкий к обмороку. – Ваше величество подозревает меня в мошенничестве, меня, Бемера?

– Вы же подозреваете меня, Марию Антуанетту! – надменно парировала Мария Антуанетта.

– Но у меня письмо, – еще пытался он настаивать, указывая на листок, который она все еще держала в руке.

– А у меня расписка, – возразила королева, кивнув на второй листок, который был у него в руках.

Бемеру пришлось опереться на кресло: пол уходил у него из-под ног. Он ловил губами воздух, и мертвенная бледность в его лице мало-помалу сменялась багровым апоплексическим румянцем.

– Верните мне мою расписку, – продолжала королева, – я считаю ее подлинной, и заберите ваше письмо, подписанное Антуанеттой Французской; любой стряпчий объяснит вам, чего оно стоит.

Она швырнула ему в лицо одну из бумаг, выхватила у него вторую, повернулась спиной и ушла в соседнюю комнату, оставив в одиночестве несчастного, который, ничего не понимая, вопреки всем правилам этикета рухнул в кресло.

Через несколько минут он все же пришел в себя настолько, что очертя голову ринулся из королевских покоев и вернулся к Босанжу; он рассказал компаньону все, что произошло, причем тот выслушал Бемера с изрядным недоверием.

Однако Бемер несколько раз совершенно внятно повторил свой рассказ, и тут Босанж принялся рвать волосы у себя на парике, а Бемер принялся рвать свои собственные, так что прохожим, заглядывавшим к ним в карету, предстало самое прискорбное и в то же время уморительное зрелище на свете.

Но нельзя же просидеть в карете весь день; притом, если все время рвать волосы на голове или парике, в конце концов наткнешься на череп, а под черепной коробкой, как правило, роятся мысли; поэтому оба ювелира порешили объединить усилия и, если удастся, взять приступом дверь королевы, чтобы получить хотя бы подобие объяснения.

Итак, они в самом плачевном состоянии поплелись ко дворцу; навстречу им вышел один из офицеров королевы, который передал обоим приказ явиться к ее величеству. Нетрудно вообразить, с какой радостью они поспешили повиноваться.

Их тут же ввели к королеве.

17. Королем быть не могу, принцем – не желаю, я – Роган[141]

Королева, казалось, ждала их с нетерпением. Едва завидев ювелиров, она воскликнула:

– А вот и вы, господин Босанж! Вы явились с подкреплением, Бемер? Тем лучше!

Бемеру нечего было сказать, хотя мыслей у него в голове было предостаточно. В подобных случаях самое лучшее – это перейти на язык жестов; посему Бемер бросился к ногам Марии Антуанетты.

Этот жест был достаточно красноречив.

Босанж последовал примеру компаньона.

– Господа, – обратилась к ним королева, – я успокоилась и более не буду поддаваться гневу. К тому же мне пришла на ум одна мысль, которая меняет мое к вам отношение. Несомненно, и вы и я в этом деле оказались обмануты некими загадочными обстоятельствами… которые для меня уже перестали быть загадкой.