Возвращение любви - Ирина Хохлова (1995)

Как же так? Да может ли такое быть? Неужели Петр и в самом деле долгие годы создавал из нее женщину, которую сам мог бы любить? Очень похоже, что так оно и было.

Однако — стоп! Он же не дурак. Он же не так глуп, чтобы создавать свой идеал и не думать о взаимности. Ведь Петр никогда не мешал ее решениям. Получалось само собой, что она поступала по его советам, но он их бросал будто случайно и никогда не настаивал.

И в тот раз получилось все так, как он того хотел. Посеял в ней сомнение и отошел. А Елена стала чувствовать, как мешают ей руки, как нелепо машет она ими. Однажды будто бы шутя спросила:

— Что ты там говорил о походке?

Он посмотрел на нее и сказал:

— Веревка есть?

— Ну, веревку-то найду, наверное. А зачем?

— Свяжем твои руки, возьмем на поводок. И ты научишься размахивать ими в меру. Потом займемся плечами.

— Я в лесу буду тренироваться. Хорошо?

— Воля твоя. Как скажешь.

И всегда было так — заронит мысль и будто сам забудет. А она ухватится за эту мысль, потом долго обдумывает, и начинает ей казаться, что сама додумалась. Так вот выбрала профессию учителя.

И что же получается? Он действительно создал ее? Почему же не думал о взаимности? Мало изваять из девчонки женщину, надо — и это главное! — посеять в ее душе любовь к себе. А как же без этого? Как он мог упустить такое важное обстоятельство?

А резонно будет спросить — так ли уж упустил?

«Что ты, подруга, хочешь сказать себе? — поразилась Елена уже ночью, так и не сумев уснуть из-за нахлынувших мыслей и свернувшись по-детски калачиком под одеялом. — Ты же никогда не думала о нем, как о мужчине? Ой ли? Не хитришь? А ну-ка, будь честней».

А чего ей было думать о Петре, если он был рядом? Уезжал учиться — каждую неделю письма писал. Она все о себе рассказывала в своих посланиях, а он отвечал и так толково, словно беседовал. Он с нею был постоянно.

А потом что?

Потом она окончила школу. Петр должен был приехать в деревню. Он уже работал, окончив университет. У них была договоренность, что Елена поедет с ним в Питер и будет там учиться. Об этом знали родители. Все принимали, как должное.

Ей шел семнадцатый год. II однажды она подумала…

Елену бросило в жар, когда она вспомнила, как впервые пришло ей в голову, что не надо ехать с Петром. Чего она испугалась? Чего?

Того ли, что он зовет ее с собой, потому что у него есть определенные намерения? Вдруг предложит жениться — этого испугалась? Да нет, не этого.

Своей любви испугалась.

Она не раздумывала над тем, как относится к Петру, пока не пришла зрелость. И вдруг… Вот каков был ход ее мыслей: «Я уже взрослая. И не уродина. Придет время, и надо будет выйти замуж. Да, я никого видеть не хочу, кроме Петра. Но для него я навсегда останусь девчонкой, кузиной. Я недостойна его и буду несчастна рядом, потому что теперь его братской любви мне будет мало. Я буду ревновать его к другим женщинам, страдать… Нет и еще раз нет».

Тогда возникло решение бежать. Она раскрыла справочник на странице, где перечислялись педагогические институты. И выбрала Ярославль…

Елена уснула только под утро, и хорошо, что назавтра было воскресенье, а то проспала бы.

Утром она почувствовала себя спокойное, первое смятение прошло, вьюга улеглась. Помывшись и приведя себя в порядок, достала письмо, распечатала и осторожно извлекла из конверта сложенный вчетверо хрустящий лист. Отменная бумага!

На листе отменной бумаги четким почерком было написано:

«Любые мои слова могут быть некстати. Напиши о себе. Уже пора, кузина. Петр».

И все.

Долго сидела в кресле, уронив на колени руку с письмом, и отрешенно смотрела в пустоту.

Чего же она так боялась этого письма?

«Дура ты, дура! — с горькой усмешкой подумала она. — Ты боялась, что он позовет тебя. Ты этого боялась и очень хотела. Может быть, больше всего хотела. Получила по носу? Вот и ходи с гулей».