— Мы с вами сейчас поболтаем с Глорией.

Они достигли группы, где царила эта женщина.

— Глория… — начал он со смехом.

Женщина с любопытством оглянулась на его голос.

— Лоуренс Хокстеттер, вы хотите сказать, что после стольких лет вы все еще не запомнили моего имени?

Мужчина глуповато усмехнулся Элизабет-Энн. А ей хотелось только одного — провалиться на этом самом месте.

— Извини, Робин, — обратился он к женщине. — Это была всего лишь шутка, причем довольно дурного вкуса. Это все из-за шампанского. Вот эта молодая женщина… — Он взглянул на Элизабет-Энн. — Да она совсем бледная. Ей, наверное, нехорошо. Будь душкой, Робин, отведи ее в дамскую комнату, хорошо?

— Вы просто ужасны, — прошептала ему Элизабет-Энн. — Вы нарочно подставили меня…

Но Лоуренс Хокстеттер не обратил на нее внимания. Он сказал Робин на ухо:

— И что бы там ни было, не выпускай ее из виду. Я не хочу, чтобы она ушла ни под каким предлогом. Да, и скажи Бевину, чтобы он поменял карточки на тарелках. Во время обеда она должна сидеть слева от меня.

Робин удивленно округлила глаза.

— Да, пусть она сидит слева, а ты, Робин, сядешь справа.

Удовлетворенно кивнув, Робин поспешила вслед за Элизабет-Энн, прокладывавшей себе путь через салон, словно сомнамбула, медленно и с достоинством, хотя у нее все дрожало внутри.

Поговорив с Бевином, Робин отправилась в дамскую комнату, где уже находилась Элизабет-Энн. Она усадила женщину в одно из обитых вощеным ситцем кресел.

— Отдохните несколько минут. Если вам что-нибудь понадобится, скажите мне, я буду рядом.

Элизабет-Энн кивнула и в оцепенении села. Пусть давление немного снизится. Никогда еще не чувствовала она себя такой униженной, такой оскорбленной и такой рассерженной.

Закрыв глаза, Элизабет-Энн откинулась на спинку и несколько раз глубоко вздохнула. Ей надо успокоиться и постараться осмыслить ситуацию. В хорошенькую же ловушку она попалась. Но нет ни одной проблемы, которую нельзя решить, не поразмыслив над ней как следует. Или есть такая?

— Вам лучше? — спросила Робин.

Элизабет-Энн взглянула на нее и кивнула.

— Отлично. Вы уже не так бледны. — Робин улыбнулась, достала шагреневую пудреницу от Картье, открыла ее, взглянула в зеркальце в золоченой оправе и начала пудриться. — Я бы не стала так расстраиваться из-за Лэрри, — небрежно посоветовала она.

— Почему вы так говорите? — Голос Элизабет-Энн все еще немного дрожал.

— Потому что у него самые ужасные шутки. — Робин критически посмотрела на себя в зеркало и добавила еще пудры. — Ему так нравится разыгрывать людей. Держу пари, что на этот раз он подшутил над вами.

Улыбка у Элизабет-Энн получилась кривой.

— Я сама помогла ему в этом.

— Гм. Это не существенно. Но хочу сказать только одно в его оправдание.

— Что же?

— Он относится ко всем одинаково — к мужчине, женщине, ребенку. И не делает никаких исключений для так называемого слабого пола, — в ее голосе появились тоскливые нотки. — И все же у него неплохо получается, когда он обращается с женщиной, как с леди.

Закончив пудриться, Робин шумно захлопнула произведение Картье, повернулась к Элизабет-Энн и слабо улыбнулась.

— И все-таки мне не понятно, как вам это удалось. Конечно, вы очень привлекательны, но простите мне эти слова, красота недорого стоит. В этом городе полно женщин куда привлекательнее, чем мы с вами.

— Боюсь, я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, — удивилась Элизабет-Энн.

— Да полно вам! За последние несколько лет вы первая женщина, сразившая Лэрри.

Элизабет-Энн почувствовала, как кровь прилила к щекам. Она опустила глаза.

— Я уверена, что вы ошибаетесь, — тихо пробормотала она.