— И что дальше? Приколите ее. Нет, дайте, я сама. — Людмила сняла камею и приколола русскую брошь точно на то же самое место. Потом отступила назад и всплеснула руками. — Восхитительно! А теперь надевайте шубу. — Она подняла ее и помогла Элизабет-Энн одеться.

Да, Людмила была права. Шуба, слишком длинная для маленькой женщины, у Элизабет-Энн спускалась немного ниже колен, а мех на рукавах был вровень с манжетами платья.

— О Господи! — выдохнула Людмила. — Вы сногсшибательны.

Элизабет-Энн повернулась к зеркалу и не поверила своим глазам, такой она выглядела элегантной.

— Я никогда не смогу отблагодарить вас, — тепло обратилась она к Людмиле. — Вы просто моя фея-крестная!

— Нам всем иногда не помешали бы крестные.

Раздался звонок в дверь.

— А теперь вперед, пока ваша карета не превратилась в тыкву!

Элизабет-Энн нагнулась и сердечно обняла ее. Крошечная изгнанница из России привстала на цыпочки и троекратно расцеловала подругу по русскому обычаю: в обе щеки и в губы.

8

Лестер Лоттомэн улыбнулся Элизабет-Энн.

— Ну вот мы и приехали, — сказал он, когда такси подъехало к стае сверкающих лимузинов, чьи водители собрались маленькой группой на тротуаре.

Женщина посмотрела в окно на городской особняк Хокстеттера и почувствовала, как ее оставляют последние крупицы уверенности. Это был не городской дом, во всяком случае, не такой, какими уставлена Грэмерси-Парк или улицы Гринвич-Вилледж. Этот дом принадлежал к вымирающей породе настоящих дворцов в миниатюре, когда-то украшавших Пятую авеню. Она еще плотнее закуталась в шубу, по-новому признательная Людмиле за ее щедрость.

Лоттомэн помог Элизабет-Энн выйти из машины, а она все еще благоговейно не сводила глаз с особняка. Три этажа гордо высились над окружающей его оградой из кованого железа. Ступеньки вели к резным двойным дверям первого этажа, обрамленным старинными фонарями. Яркий свет, лившийся из высоких французских окон с закругленным верхом, подчеркивал переплеты рам. До слуха Элизабет-Энн донеслись приглушенные звуки музыки. Они, казалось, спрашивали, как она осмелилась прийти сюда, на встречу с Лоуренсом Хокстеттером. Как могла она просить такого человека помочь ей с вложением капитала, который для него значил не больше — она поняла это только сейчас, — чем потерянная сдача.

Лестер Лоттомэн нервно засмеялся.

— Мы не можем вот так здесь стоять. Мы замерзнем. Давайте все-таки войдем.

Смущаясь, он взял Элизабет-Энн под руку и повел ее мимо ворот, потом вверх по широким чисто выметенным ступеням к парадной двери. Дворецкий сразу узнал его.

— Добрый вечер, мистер Лоттомэн, — сказал он тихо. У него был явный английский акцент, а лицо ничего не выражало.

— Добрый вечер, Бевин.

— Остальные гости в гостиной, сэр. Я полагаю, мистер Хокстеттер ждет вас.

Он поклонился Элизабет-Энн.

— Вы позволите вашу шубку, мадам?

Та лишь крепче сжала пальцами воротник. Ей не хотелось выпускать из виду ценный мех, но потом она напомнила себе, что вряд ли внутри она сможет оставаться в шубе.

— Да, спасибо, — ответила Элизабет-Энн, вновь обретая свои манеры.

Бевин взял ее шубу, а она разглядывала холл, где кругом был только первоклассный мрамор: начиная от скульптур, укрывшихся в нишах, до перил лестницы, поднимающейся через три этажа до гигантской застекленной ротонды.

— Сюда, пожалуйста, миссис Хейл, — сказал Лоттомэн, касаясь ее руки.