Он повел Элизабет-Энн через холл, лакей в ливрее открыл перед ними высокие двери. При виде гостиной у нее перехватило дыхание. Стены комнаты покрывали великолепные фрески с изображением древнего Рима, с его ушедшими в прошлое храмами и статуями, вазами и важными павлинами, колоннами, карнизами, нежно-розовыми облаками и румяным закатом. Роспись украшала не только стены, но и потолок, и даже двери, поэтому комната казалась просторной и величественной. Но множество кресел и диванов с зеленовато-золотистой обивкой делали ее жилой, уютной, сводя на нет сходство с музеем. Повсюду расположились композиции из цветов. Бежевый ковер, гармонирующий с цветом ее платья, устилал гостиную от стены до стены. За огромным концертным роялем сидел пианист-негр в смокинге и тихо напевал, наигрывая мелодию Коула Портера.

Но еще более ошеломляющее впечатление производили гости. Элизабет-Энн насчитала двадцать человек, а потом бросила это занятие, сообразив, что продолжать подсчет бессмысленно. Никогда еще ей не доводилось видеть столько красивых пар, элегантных, отлично сшитых смокингов и великолепных вечерних туалетов. А сколько слуг снуют между гостями с серебряными подносами, уставленными бокалами с шампанским, и это в разгар сухого закона.

Элизабет-Энн решила, что это может быть только выдуманный мир Голливуда. Она даже ущипнула себя, чтобы доказать самой себе, что все происходит на самом деле, а не в фантастически закрученном сне. Женщина почувствовала, что она переступила порог другого измерения, иного мира, чьи двери открыты только для самых выдающихся, обладающих политической властью, красивых, благополучных и добившихся успеха.

— Лестер Лоттомэн! Ах ты, повеса!

К ним направлялась женщина, затянутая, словно упакованная в футляр, в облегающее серебряное платье. Ей не хватало только русалочьего хвоста. Ее украшали ожерелье и серьги с турмалином и бриллиантами и хищная акулья улыбка.

— З-здравствуй, Марисоль, — Лоттомэн заикнулся настолько мучительно, что Элизабет-Энн посмотрела на него краешком глаза. — Я… я не знал, что ты здесь будешь.

— Я? Я готова была держать пари, что ты не придешь!

Женщина перевела взгляд на Элизабет-Энн, потом снова повернулась к Лоттомэну.

— Боюсь, что это совсем не понравится Эдит, — сказала она, надув губы. — Нет, совсем не понравится.

— Да нет же. — Его кадык нервно дергался. — Эдит у с-своей кузины. Миссис Хейл заинтересована во вложении денег в «Хокстеттер-Стреммель», поэтому я… я подумал, что для нее это лучший способ познакомиться…

— Если нет кота в дому, мыши ходят по столу, да? — Ледяные глаза Марисоль озорно блеснули. — Очаровательно! И ты туда же, Лестер! А мы-то все считали тебя унылым синим чулком. Но я сохраню твою тайну. Мой рот на замке. Главное, чтобы тебе было хорошо. Представь себе, я встретила этого необыкновенного молодого немца в Ньюпорте, и Хенци последовал за мной в Нью-Йорк. — Она доверительно понизила голос, убедившись при этом, что Элизабет-Энн услышит каждое слово. — Он словно конь, клянусь. Во всяком случае, я так боюсь, что он найдет себе выгон позеленее. Я хочу, чтобы ты с ним познакомился. Это заставит его поревновать, а то у него и соперников нет. Так любовь становится пресной. — Марисоль дернула плечиком, сверкнула в улыбке всеми зубами, схватила Лоттомэна за руку и потащила его сквозь толпу гостей. — Это займет не больше минуты, дорогая, — ласково пропела она, обращаясь через плечо к Элизабет-Энн и посылая ей поцелуй.

Лоттомэн обернулся и беспомощно посмотрел на нее. Элизабет-Энн пожала плечами и улыбнулась. С минуту она неловко потопталась на месте, глядя, как его засасывает людской водоворот. Ей было неловко стоять с пустыми руками, и она взяла бокал шампанского с подноса, предложенного лакеем, но чувство пустоты не исчезло.