Опыт воображения - Мэри Уэсли (1998)

— Ты что, с ума сошел? Ты же все равно не справишься. И это некрасиво по отношению к ребенку. Ты же знаешь, какой ты. Нет, ты не сможешь ухаживать за ней. — Она замолчала и потом заговорила снова: — Мы с твоим отцом — ты видишь, какой он, — не в состоянии… — Потом сказала: — Это невозможно, даже если я… — И еще: — Ребенок совершенно изнурен. Отдай его Эмилии, она позаботится о всем необходимом — ванне, еде и постели. — Затем снова послышался ее голос: — Дорогой, но это же абсолютно невозможно! Это совершенно непродуманная, идиотская затея. Ты поставишь себя в затруднительное положение.

Человек, который был ее отцом, возражал громким, сердитым голосом:

— Чепуха! Конечно, я смогу! Я твердо решил: я заполучил ее, и она со мной останется. — И потом: — Да если бы она была хотя бы нужна этой чертовой норове, а то ведь она даже и не притворяется, что любит ребенка!

А старуха сказала:

— Нельзя ли без подобных выражений, Даниэль? Вообще, тебе следовало подумать обо всем этом давным-давно, еще до того, как ты…

Перебивая ее, он уже не говорил, а кричал в полный голос:

— Я принял, черт побери, решение и оставлю ее у нас, даже если вы откажетесь помогать. Я…

— Да это все только громкие слова, — отпарировала старуха и убежденно добавила: — Нет, даже представить себе не могу, чтобы тебе это удалось.

— Я ее оставляю, и все тут! — решительно объявил отец, заканчивая эту дискуссию. Потом он сказал: — Мне надо выпить. Где виски?

— Графин там же, где и всегда. И мне бы не хотелось, чтобы ты напивался со своим умирающим отцом.

Появилась еще одна женщина. Она взяла Джулию у отца и отнесла по лестнице на второй этаж. Ей вспомнилось, как она стояла там, высоко над поросшим вереском полем, и ветер холодил ей шею. Днем позже? Неделей? Спустя несколько недель? Во всяком случае, она уже познакомилась за это время с домом, садом, сонными кошками, вкусно пахнувшей кухней, конюшней, гаражом, покрытым булыжником двором. Ее отец носил ее повсюду на рунах (его раздражала необходимость приноравливаться к ее шажкам), все ей показывал и много говорил с ней. Его рассказы постепенно становились все более редкими и короткими.

— Почему бы тебе не пойти к Эмилии? — обычно предлагал он, загораживая ей ладонью путь, когда она подходила, чтобы забраться к нему, как раньше, на колени. Много внимания к себе требовал умиравший наверху старик. — Ты слишком расшумелась. Его нельзя беспокоить.

— Почему я не поняла этого раньше? — спросила себя вслух Джулия. — Я все вычеркнула из памяти, буквально все. Особенно тот день, когда он посадил меня в ту машину с незнакомыми мужчиной и женщиной, и они отвезли меня обратно к Клоде.

Джулии явственно припомнилось выражение облегчения на лице отца, которое он не смог скрыть от нее, когда они расставались. Он махнул руной, машина тронулась, и тогда он повернулся и пошел в дом.

Пара канюков пронзительно кричала у нее над головой. На восходящих потоках теплого воздуха птицы парили, плавно описывая в небе круги.

— Какой мир странный, — сказала Джулия, обращаясь к стоявшей рядом собаке. В памяти опять всплыло лицо отца, каким она его видела в последний раз. „Бедняга, — подумала она, — он не смог почерпнуть в бутылке силы, чтобы остаться со мной, как сделал это Жиль, чтобы избавиться от Клоды“. Она горько усмехнулась, подумав, как странно звучит слово „мать“ в отношении любовницы собственного мужа. — Но хватит! — воскликнула Джулия. — Давай лучше подвигаемся, побегаем. Можешь продолжать весело прыгать… Постой, так ведь это как раз то, что я искала! Веселый — очень хорошее имя. Ну, давай, Веселый, побежали!