Свободные от детей - Юлия Лавряшина (2008)

— Как раз вы можете остаться, — предлагаю я, но без особого желания.

Вчера я была рада видеть ее, и если б Лера дождалась окончания презентации, отпраздновала бы со мной это событие, сегодня мы опять души друг в друге не чаяли бы. Но все случившееся вечером и эти ночные кошмары, похоже, выжгли в моей душе все, что только начало прорастать.

— Я думаю, вам стоит поговорить, — она бросает короткий взгляд на Власа.

И от этого стремительного движения ее глаз что-то лопается во мне, последняя пленка, удерживающая плотину злости.

— Хочешь с ним переспать? — спрашиваю у сестры. — Ты же всегда этого хотела. Я могу часок погулять с младенцем. Вам тут никто не помешает.

Замечаю, как Влас удивленно задрал брови, и кожей чувствую, что сейчас он смотрит на Леру другими глазами. Она уже не просто моя сестра, в гости к которой его никогда особенно не тянуло, она — женщина, которая хочет его. Давно хочет.

— Что ты несешь? — Лера прижимает к груди ребенка и, подхватив сумку, отступает к двери.

— Малыгин не будет против, — заверяю я. — Он готов удовлетворить всех баб на свете. Пользуйся, пока он не сбежал из Москвы. Кобелина из него что надо!

— Ты, ты… — она начинает заикаться, и я вспоминаю, что от этого сестре пришлось лечиться в детстве. Как-то уже и забылось, что она была заикой, и так страдала от этого, что почти не раскрывала рта.

Влас встает между нами, хотя мы не на ринге, и драка невозможна. Мы ведь сестры. Мы так привязаны друг к другу.

— Ты иди, Лера, — советует он. — Мы тут сами разберемся.

— Нет, это ты уходи, — протестую я, начиная выбираться из кресла. — Хотя и ты тоже… Чего вам всем понадобилось в моем доме? Победители явились полюбопытствовать? Восторжествовать желаете? Только я вам все ваше телевидение испорчу! Я — не побежденная, понятно вам? Что с того, что тебе достался мой ребенок, а тебе — баба с силиконовой грудью? Мне все равно досталось нечто большее, чего вам даже не понять!

— Что именно? — спрашивает Лера, больше не заикаясь.

— У нее не силиконовая грудь, — говорит Влас.

Они пришпиливают меня с двух сторон, я обвисаю на острых кольях тряпичной куклой. Оказывается, Влас наслаждался живым телом? Прекрасным, судя по тому, что я успела разглядеть… Никакого разочарования и быть не могло. Сплошной восторг и упоение. Утопил бедняжку, наверное, в своей бесцветной лаве…

Внутренне встряхиваюсь: это все ерунда! Вот то, что пробормотала Лера… Неужели она всерьез не считает, что мой талант заслуживает жертвы детьми? Не со зла притворяется, а… Может, она вообще не особо ценит мои книги? Я ведь никогда не спрашивала, мне казалось это естественным, как если бы мы с сестрой были единым разумом. Но она — другая. И теперь мне кажется это столь очевидным, что дрожь по ногам: «Я в ее глазах — всего лишь тщеславная бездарность?!» И наотмашь: «А если я и есть бездарность?»

Все священные жертвы сразу оборачиваются просто невинно убиенными. Та девочка, Даша, она ведь об этом и говорила…

— Зоя, ты что? — сестра с испугом всматривается в мое лицо. Что с ним?

Моя память торопливо начинает искать файлы, заполненные читательскими восторгами. Стрелочка мечется перед глазами, оборачивается крошечной ручкой: кликнуть здесь. Чья это ладошка? Одной из моих дочерей, которых выскребли из моего тела, испугавшегося недосыпа? Спокойная ночь, не прерываемая криками младенца, стоит того, чтобы придушить его в колыбели? Чеховская девочка, обезумевшая от бессонницы, стояла перед глазами, пугала: вот так будет! Но даже не это страшило больше всего… Писать-то как, если нужно нянчить?

Я отталкиваю Инну Полянскую, возникшую так близко, что невозможно не оттолкнуть. Не вторгайся в мое личное пространство, если не хочешь быть изгнанным. Те мои девочки… Они попытались слиться со мной изнутри… Насте удалось.