Одиночество Новы - Джессика Соренсен (2015)

Затем я обвиваю ногами талию Куинтона, и успокаивающее тепло от его руки, опускающейся все ниже по моему телу, становится невыносимо реальным, потому что я хочу, чтобы он трогал меня, чувствовал меня, заставил и меня что-то почувствовать. Такое со мной впервые после смерти Лэндона, но вскоре рассеивается и дым, и туман, и стремление убежать от реальности. Есть только мы с Куинтоном в одной постели, мы плачем и целуемся, и это нужно прекратить. Он, должно быть, думает о том же, потому что мы оба одновременно отстраняемся друг от друга. Я начинаю плакать, а он молчит и смотрит в потолок. С каждой пролитой слезой я все сильнее чувствую себя виноватой, словно изменила Лэндону.

Незаметно для себя я засыпаю, а потом вдруг чувствую, что меня кто-то трясет. Я открываю глаза и сквозь полудрему, головную боль и голодное урчание в желудке вижу Делайлу, стоящую на коленях возле кровати. Куинтона нет, дверь его спальни приоткрыта.

Я сажусь, и Делайла отодвигается, чтобы мне было куда свесить ноги. Я протираю глаза и зеваю. Музыка все еще играет, и на душе у меня очень беспокойно, словно все нервы обнажены.

– Что случилось? – Голос у меня хриплый, в горле сухо, как будто песка наглоталась.

Делайла внимательно оглядывает меня, наклоняется ближе, чтобы заглянуть в глаза, волосы падают ей на лицо, и я замечаю у нее на шее большой багрово-красный след от засоса.

– Это я должна у тебя спросить. – По ее тону чувствуется, что она о чем-то догадывается. – Нова, ты… ты что, травку курила? Или плакала?

Я снимаю резинку с волос и заново затягиваю их в хвост.

– И то и другое.

– А почему ты плакала?

– Потому что.

Подруга ждет более подробного ответа, но его не будет.

– А травку зачем курила?

– Не знаю, – честно отвечаю я. – Сама пытаюсь понять.

Я жду, что Делайла начнет меня отчитывать, выносить мне мозг, говорить, что нельзя быть такой дурой, и тогда можно будет в ответ обозвать ее ханжой, но она только вздыхает и отходит от кровати.

– Идем, – говорит она и показывает мне жестом, чтобы я вставала с кровати. – Дилан почему-то хочет, чтобы мы ушли, и, честно говоря, мне хочется уйти раньше, чем я узнаю почему.

Я встаю и одергиваю платье. У меня немного дрожат колени.

– А это что такое? Что он сделал?

Глаза у Делайлы становятся ледяными, она распахивает дверь:

– Не тебе меня судить, Нова Рид, когда ты сама занимаешься тем же, что и я.

– Я ничего не делала, – возражаю я, но ложь застревает в горле. – Я просто ушла сюда с Куинтоном.

– Да? И как же вы тут время проводили?

– Просто лежали. Разговаривали. Музыку слушали. – «Целовались».

– Спали вместе.

– Да, но именно спали! – резко отвечаю я, хватаясь за стену, потому что комната вдруг начинает кружиться. – Я не занималась с ним сексом.

Только целовалась. И то не с ним. Не совсем. По крайней мере, я стараюсь себя в этом убедить.

Делайла останавливается в конце коридора, и я натыкаюсь на нее сзади. Это меня злит еще сильнее, я всерьез думаю, не толкнуть ли ее хорошенько, так, чтобы на ногах не устояла.

Подруга оборачивается и, вздыхая, кладет руки мне на плечи:

– Я знаю, что ты не занималась с ним сексом. Успокойся. У тебя отходняк, сейчас будет еще хуже, а потом полегчает.

Я так устала, что ничего больше не говорю, только киваю, и мы вместе подныриваем под занавеску и выходим в гостиную. Там сидят какие-то парни и несколько девчонок в откровенных платьях, почти не прикрывающих ни бедра, ни грудь. Очень шумно, очень яркий свет, и все это действует мне на нервы.

Одна из этих девчонок – Ники, она сидит рядом с Куинтоном на большом диване, смеется чему-то и потягивает пиво. Она улыбается, и это меня злит, но меня сейчас все злит, даже то, что ноги у меня как резиновые и на них будто кирпичи навесили.