Одиночество Новы - Джессика Соренсен (2015)

– Ясно. – Дилан отступает назад из дверного проема, засунув руки в карманы. – Тристану радости будет – полные штаны.

– Почему это? – Я сажусь и закидываю руки за голову.

Он останавливается у дверей, упирается руками в косяк:

– Он думает, ты запал на Нову.

– А если я не хочу ехать – значит не запал?

– Не знаю, – пожимает плечами Дилан. – Но так он хоть сможет побыть с ней наедине.

Я свешиваю ноги с кровати.

– А она разве едет? – Я по глупости почему-то решил, что Нова передумала.

Дилан смотрит на меня, как на идиота:

– Вроде да. Она же и тебя звала, ты что, не помнишь?

– Ну, не знаю. – Я чешу в затылке. – Я думал, она отказалась.

Дилан закатывает рукава клетчатой рубахи и лезет в карман за сигаретами.

– Я недавно спрашивал, вроде едет. – Он сует сигарету в рот. – Но у нее с головой совсем плохо, могла сто раз передумать.

– С головой? – Я встаю с кровати и иду к комоду. – По-моему, нормальная девчонка.

Дилан закуривает и сует зажигалку в задний карман.

– Это по-твоему. Делайла говорит, она совсем с катушек слетела, когда ее парень покончил с собой, даже вены резала. – Он прищелкивает языком и проводит пальцем по запястью. – Она-то не виновата, конечно. Это же она его мертвым нашла. Тут кому угодно крышу сорвет. – Глаза у него округляются, лицо вытягивается, как будто он хочет сказать: «Вот блин!» – Ох, мать твою, совсем забыл… Вот дерьмо… – Он потирает бритую голову рукой с зажатой в ней сигаретой. – Слушай, я не хотел…

– Хотел, хотел! – обрываю я резко.

Я злюсь на него не только за то, что он напомнил мне о прошлом, но и за то, что оскорбил Нову – говорил о ней так, будто она какой-то экспонат из шоу уродов. Я-то хоть заслужил, своими руками себя на муки обрек, а Нова ведь ничего не сделала. Это с ней что-то случилось, и мне от этого чертовски больно, прямо физически больно, во всем теле.

– А теперь валил бы ты отсюда, мне переодеться надо.

Глаза у Дилана холодеют.

– Ты за языком-то следи. Ты в моем доме гость, и я тебя тут долго терпеть не стану, если за жилье не будешь платить.

Я иду к двери, сжав кулаки. Ох, как же хочется врезать ему по роже!

– Я ищу работу. – Начинаю закрывать дверь, но Дилан удерживает ее рукой.

– Не ищи, есть у меня для тебя работа.

– Какая? – скептически оглядываю я его.

Дилан затягивается, дым выходит изо рта и обволакивает лицо.

– Сам знаешь.

Знать-то я знаю, но не уверен, что уже дошел до этой черты. Да, сам я курю наркоту, но продавать – значит еще ниже опуститься в дерьмо.

– Я подумаю.

Дилан отпускает дверь и отступает:

– Ну так думай быстрее, а то упустишь свой шанс.

Он не врет. В этом мире все приходит и уходит быстрее, чем кто-нибудь успеет испустить последний вздох, потому что ничто по-настоящему не имеет значения, кроме кайфа, это-то мне и нравится.

Я киваю, Дилан уходит в коридор, можно закрыть дверь. Я поворачиваюсь на месте, оглядываю жалкую комнатушку, ставшую моей жизнью, пытаюсь вспомнить, как я здесь оказался, но весь путь от смерти Лекси до этой минуты заволокло туманом. Может быть, и Нова чувствует то же самое. Может, поэтому она все время такая грустная. Увидеть такое – увидеть смерть… Это всегда оставляет шрамы в душе. И не какие-нибудь малозаметные – длинные, толстые, с рваными краями, такие, что остаются навсегда. Эти шрамы меняют для тебя все вокруг, меняют людей. Губят их. Разница только в том, что я свои шрамы сам себе оставил, когда разбил эту чертову машину, а за Нову решил кто-то другой.

Смотрю на рисунок с глазами Новы, а потом на портрет Лекси на стене. Эти картины застревают у меня в голове, воскрешают в памяти ту черную минуту, которая изменила меня навсегда.

– Куинтон… – шепчет Лекси, и хотя глаза у нее открыты, они будто стеклянные, и я не знаю даже, видит она меня или нет.