Одиночество Новы - Джессика Соренсен (2015)

Кладет мне руку на плечи, притягивает к себе и идет мимо стоящих кучками людей, ведя меня за собой. Я обхватываю его торс руками, а вокруг ползут струйки дыма.

– Да, кстати, – начинает он, сворачивая в сторону, чтобы обойти два стоящих рядом пикапа, – Дилан здорово бесился из-за сиреневой палатки. – Куинтон довольно улыбается.

Я тоже улыбаюсь, подстраиваюсь под его шаг и где-то по пути теряю счет шагам. Замечаю это только тогда, когда мы подходим к палаткам, которые разбросаны где попало, а рядом стулья и кулеры. Никакого порядка. Для меня это сущий кошмар. Я еще крепче вцепляюсь в Куинтона, вдыхаю его запах и, когда мы уже идем между палатками, вдруг замечаю, как ясно у меня в голове и как мне не хочется отпускать его. Не знаю, что мне делать с этим открытием. Убежать? Смириться? Заплакать?

Когда из сиреневой двухместной палатки выбираются Делайла с Диланом, я все еще держусь за Куинтона. Рядом еще одна палатка, побольше. Тристан возится с ней, стараясь установить стойки правильно, чтобы она стояла прямо и не заваливалась.

Все трое замечают нас одновременно. Все смотрят так, словно хотят что-то сказать по поводу того, что мы идем в обнимку. Сейчас Делайла, скорее всего, начнет язвить, Дилан – хамить, а у Тристана, судя по его лицу, вот-вот вырвется что-то беспощадное. Но все как-то сдерживаются, и я думаю, не отойти ли от Куинтона, но ноги не слушаются.

– Ну что, кто готов заняться делом? – спрашивает Дилан, скидывая клетчатую куртку. Комкает ее и зашвыривает в палатку, а Делайла идет к стоящему между палатками красному кулеру.

– Я думал, мы сюда веселиться едем, – щурится Тристан, продевая стойку в петли. – Что еще за дело?

Делайла возвращается и протягивает Дилану пиво:

– Да, ты же говорил, будем веселиться.

– Я сказал, что ты повеселишься. – Он щиплет ее за задницу и откручивает крышку бутылки. – А мне работать надо.

Я не такая наивная, понимаю, о какой работе идет речь – о той же, которой они занимались в магазине спорттоваров, хотя никто мне этого не говорил. Не понимаю только, почему Делайла мне сказала, что Дилан уже не торгует наркотиками. Я с особой остротой чувствую, в какой среде оказалась, но меня это как-то мало волнует. Когда-то меня все волновало, а потом я потеряла то, что было мне дороже всего, и теперь мне все безразлично.

Я прижимаюсь щекой к груди Куинтона и слышу, как часто бьется у него сердце, как будто ему тоже не по себе.

– Я собираюсь просто оттянуться, пожалуй, – говорит он, обходит стул и направляется к кулеру, все так же обнимая меня, и я тащусь за ним. – Ехали-то сколько, охренеть.

– Четыре часа всего. – Тристан морщится, пригибая стойку к земле. Он снял рубашку, грудь у него блестит от пота, джинсы висят на бедрах. – А тебе-то от чего устать, болван, сидел себе сзади. – Он втыкает стойку в землю и понижает голос до невнятного бормотания: – Мы же знаем, чем дело кончится, если тебя за руль посадить.

Я чувствую, как все тело Куинтона содрогается от внезапного удара страха, мускулы у него напрягаются, и он быстро отдергивает руку. Ни слова, ни взгляда. С ничего не выражающим лицом он молча и поспешно уходит и через несколько секунд смешивается с толпой.

Я стою с отвисшей до колен челюстью, и мне хочется броситься за ним. Смотрю на Тристана – он сидит с низко опущенной головой, и я не могу понять, злится он, расстроен или ему стыдно.

Делайла подходит и берет меня под руку. На ней белая майка, подвернутая снизу так, что живот открыт. Шорты спереди рваные, волосы кое-как зачесаны кверху в растрепанный пучок.

– Может, мы с Новой сходим поищем, где бы воды раздобыть, а то вы, ослы, и не подумали с собой захватить, – говорит она.

Дилан усаживается на кулер, скрестив вытянутые ноги, и пьет пиво.

– А пиво на что?

– От него как раз обезвоживание бывает, – огрызается Делайла и качает головой. – Придурки недоделанные! – бурчит она и за руку утаскивает меня в толпу.