Твоя К. - Тереза Ревэй (2009)

— Это не бронхит. Это тиф, и я ничего не могу с этим сделать, увы. Ни для нее, ни для остальных больных. Нет ни лекарств, ни условий, чтобы лечить болезнь. Посмотрите, что творится. Ужас! Я полностью бессилен. Это становится безумием, — добавил он шепотом.

— Но можно же хоть что-то сделать? — воскликнула Ксения. — А если мы устроимся на палубе, на свежем воздухе, то…

— Это не поможет, мадемуазель, поверьте. Мне очень жаль.

Подошедший матрос окликнул врача. Кинув на девушку последний извиняющийся взгляд, старик пошел дальше уставшей походкой человека, приговоренного к смертной казни.

Ксения стояла одна, сжав кулаки. Она не хотела принимать случившееся. Судьба не может быть настолько жестокой к ним. Потерять свою мать теперь, когда они уже вошли в Босфор, когда они в нескольких кабельтовых от Константинополя! Девушка потерла затылок, напрасно стараясь уменьшить боль, которая, словно тисками, сдавливала позвоночник. Нужно было чудо, чтобы помочь им выбраться из этого кошмара и достигнуть Парижа — конечного пункта назначения, за который она так ратовала в Одессе, по непонятной причине предпочтя Францию Англии. Она часто вспоминала свою французскую гувернантку с элегантным шиньоном и проницательным умом. Стройная брюнетка мадам Вердьер обладала живым характером. Нина Петровна даже обеспокоенно говорила мужу об отсутствии у гувернантки степенности, но генералу такая живость только нравилась. Мадам прожила с ними два года, уехав домой перед самым началом войны. Ксения не знала, что стало с ней теперь. Может быть, она напишет ей, когда они доберутся до Парижа. Но теперь столица Франции казалась миражом, который при приближении только удалялся. Девушка с тоской подумала, не приговорена ли она к вечному пребыванию на этом проклятом корабле, который не может пристать к берегу, корабле-призраке, пассажиры и команда которого будут умирать один за другим, пока он не превратится в большой плавающий гроб.

Гроба у Нины Петровны Осолиной не было. Ее тело, завернутое в белую простыню-саван, положили на деревянную доску. Пять моряков принимали участие в похоронных церемониях, длившихся весь день. Один матрос играл на трубе траурную мелодию. Под жалобные звуки его товарищи выстроились в шеренгу. Погода была отличной: светило яркое солнце, делая небо по-зимнему ослепительным. Брезентовые навесы, британский флаг и сигнальные флажки трепыхались на ветру. Корабль стонал под напором волн. Священник служил панихиду. Несколько пассажиров пели: «Со святыми упокой…»

Ксения взяла Машу за руку, прижав Кирилла к ноге. Расправив плечи, она держалась прямо и смотрела вдаль, туда, где виднелась линия горизонта. У нее были холодные руки и такое же холодное сердце. Оттого, что она хоронила мать не в их фамильном Осолинском склепе в Петрограде рядом с отцом, окруженная родными и близкими, а опускала ее тело в море к морским чудовищам, девушка чувствовала себя обворованной. Ее мать исчезала из ее жизни, не оставляя после себя даже могилы. Все это настолько угнетало Ксению, что у нее не было даже сил молиться в этом сошедшем с ума мире.

Няня стояла с другой стороны Маши. Слезы, которые она даже не пыталась вытереть, текли по ее лицу вдоль морщин. Тело ее сгорбилось, она через силу двигалась.

Матрос выдул последнюю жалобную ноту, наступила тишина. Ксения не сводила глаз с завернутого в простыню тела матери. Тысяча счастливых воспоминаний вдруг пронеслась в ее голове: материнские объятия, улыбка, хрустальный смех, беспредельная мягкость, грация, ее способность все понимать и прощать, уверенность во вселенской любви. У нее всегда можно было найти защиту, что бы ни случилось. Теперь все это исчезло. Сразу. Ее мать умерла, и вместе с ней ушла в небытие часть самой Ксении.