Твоя К. - Тереза Ревэй (2009)

Реальность ударила ее, словно хищная птица когтями по беззащитному лицу. В столице Франции жилье и еда стоили дорого. Ксения была вынуждена продать последние драгоценности матери за ничтожную сумму. Доставая из кармана аккуратно завернутые в платок серьги с изумрудами и бриллиантами — подарок Екатерины Великой их предку за участие в покорении Крыма в XVIII веке, Ксения не смогла унять дрожь в руках. Она вспоминала свое детство, родной город, Медного всадника и застывших львов, город, который вызывал у нее безумное волнение. Ей казалось, что она до сих пор слышит, как трещит лед во время ледохода на Неве.

Она положила подвески на бархатную тряпочку перед ювелиром, не в силах бороться с отвратительным чувством — ей казалось, что она предает память о родителях. Украшение предназначалось невесте Кирилла, чтобы супруги, в свою очередь, однажды передали его невесте своего старшего сына. И так далее до скончания веков. Теперь от всего этого осталось только воспоминание.

При помощи маленькой лупы в форме монокля ювелир скрупулезно изучил драгоценность. У него были пухлые пальцы, усеянные черными волосками, и обручальное кольцо, перетягивающее палец как сардельку.

— Много вам дать я не могу, мадемуазель, — заявил он с деланно печальным лицом.

Чтобы выжить, эмигранты вынуждены были продавать диадемы, колье, перстни и браслеты. В ломбарде они слышали, что их драгоценности считаются «низкопробным золотом». И вся та же старая песня: никто не хочет рубины или изумруды, а исключительно бриллианты, притом только хорошей огранки. Ювелир был господином и хозяином, поэтому Ксении Федоровне оставалось лишь согласиться с предложенной ценой.

Как только она оказалась на Вандомской площади, такой простой и провинциальной по сравнению с теми, на которых она выросла, ей показалось, что у нее закружилась голова. Потерять родину и землю предков — все равно что оказаться на сильном ветру с пустыми руками, лишенной всего, даже надежды. Каждый должен был выкручиваться сам. Некоторые храбро боролись, другие жили одним днем, устав от трудностей жизни, которые казались им наказанием свыше. Кто-то не выдерживал этого разрыва между душой и телом и не видел другого выхода, кроме как покончить жизнь самоубийством.

Русские беженцы селились в определенных кварталах города. Улица, на которой жили Осолины, располагалась именно в таком квартале. Вывески с буквами из кириллицы, запах соленых огурчиков и копченой рыбы, небритые прохожие, родная речь, доносящаяся из открытых окон, — все это создавало русскую атмосферу. Россия была и в столовой, куда они приходили греть еду после работы в полдень и вечером, и в трущобах и третьесортных гостиницах, в которых люди делили кровати, когда один работал ночью, а другой — днем. Для многих Россия стала средством заработка — по крайней мере та Россия, какую воображали себе французы или иностранные туристы. В городе появилось множество национальных ресторанов, цыганские ансамбли, русские кабаре, спектакли с участием казаков и лошадей. Для Ксении было унизительным видеть, что ценность ее родины сводится только к пестрому фольклору, чтобы привлекать покупателей. То, что связывало ее с родиной по-настоящему, было более бескорыстным, более духовным.

Поселившись на берегах Сены, так же как их соотечественники в Берлине, эмигранты сталкивались друг с другом на тротуарах и мостовых, на винтовых лестницах, воняющих кошачьей мочой, на сборочных конвейерных лентах «Рено» и «Ситроена». Деньги в семью приносили в основном женщины. Большинство из них шили, вязали, вышивали, рисовали картины на шелке, работали манекенщицами у портных. Они открывали небольшие магазинчики по продаже одежды в предместьях Сент-Оноре, делали шляпы или кокошники — головные уборы, украшенные бисером, которые вдохновили кутюрье Жанну Ланвэн на несколько коллекций.