Твоя К. - Тереза Ревэй (2009)

— Вы не француз.

— Да, вы правы. Меня выдает акцент. Я приехал из Берлина.

— Зачем?

— На выставку. Я фотограф в области моды, и меня послали сделать репортаж. В сюжетах недостатка нет. Я уже посетил отделение одежды в Гранд-Пале и павильоне «Элеганс». Это просто гимн французской красоты. Кутюрье Поль Пуаре для своей выставки оборудовал три баржи, пришвартованные к набережной Орсе. Знаете, как он назвал их? «Любови», «Наслаждения» и «Органы». Интересно, почему именно во множественном числе?

— Это из-за французской грамматики. В единственном числе эти слова склоняются по правилам мужского рода, а во множественном — женского.

— В самом деле? — удивился он. — Надо быть французом, чтобы придумать подобное. Что-то обещающее, не так ли?

Гарсон принес две порции водки с водой в шарообразных бокалах.

Напиток завораживающе искрился.

— Вижу, вам уже лучше. Это эффективное средство.

— Против чего? — удивилась она.

— Против всего, что вас печалит, от чего вы желаете освободиться. Как волшебная палочка.

— Я не верю в волшебную палочку.

— Вот тут вы не правы. В чудеса надо верить.

Думая, что он над ней смеется, Ксения рассердилась. Но когда он с улыбкой поднял бокал, чтобы чокнуться с ней, она была поражена искренностью его взгляда. Не в силах сдержать дрожь в руках, она словно в первый раз по-настоящему принялась рассматривать густые черные волосы с непослушным вихром, который спадал на лоб, правильные черты лица, волевой подбородок, полные губы. Одет он был во фланелевую куртку с деформированными карманами, белую рубашку с мягким воротником, галстук с небрежно завязанным узлом. Чуть опираясь на стойку бара, он словно находился в гармонии с самим собой. Глядя на него, Ксения легко забыла про царившую вокруг суматоху, свою головную боль, которая сдавливала виски, и поняла, что ей нравится его взгляд. Она знала достаточно русских мужчин, таких как Василий, которые пытались ухаживать за ней, но находила в них некую обреченность, такую же, как у нее самой.

Русские эмигранты редко завязывали отношения вне своей общины. Боясь потерять свой некогда высокий статус, находясь в нищете, под влиянием православной религии, они женились в основном на своих соотечественницах, воспитывали своих детей в любви к вечной России, убеждали их в скором возвращении домой. В глубине души Ксения ничего хорошего не ожидала от такой жизни, хотя никогда не говорила об этом вслух. Слыша, как русские представляют себе будущее, она удивлялась той пустоте, которая была в ней и заставляла ее чувствовать себя эмигранткой вдвойне. «Я как выжженная земля», — с горечью думала она о себе.

Рассматривая незнакомца, Ксения представила, что он не просто так появился в ее жизни. Но разве можно верить подобным предчувствиям? Абсурд. Просто она хотела куда-то убежать от теперешней жизни и где-то спрятаться. Ксения была фаталисткой и полагала, что Провидение специально предоставляет людям свободу выбора, тем не менее неизбежно ведя их навстречу судьбе. Теперь она уже ругала себя за то, что позволила ему убедить ее сесть рядом. Правильно говорили на уроках хороших манер: незнакомцы опасны, правда, необязательно так, как об этом принято думать. Ей следовало бы тут же уйти, не называя имен, но она все смотрела на него, потому что хотела думать, что еще есть время все изменить, что ни в ее сердце, ни в ее жизни нет места для этого мужчины. Ведь она всегда полагала, что любимого мужчину сможет выбрать самостоятельно, без навязывания со стороны, даже со стороны судьбы. Но разве она не сама пришла в сердце Монпарнаса тихой парижской ночью в поисках беспутной сестры на встречу с молодым немцем, который смотрел на нее пристально и озабоченно? Позднее, когда няня, уперев руки в бока, строго спросит ее, как она могла довериться совершенно незнакомому мужчине, Ксения ответит, что руководствовалась предчувствиями.