Комплекс Мадонны - Норман Богнер (1997)

— Я закурила сразу же, как только покинула ваш кабинет, — произнесла Барбара с дрожью вызова в голосе. — Я не могла удержаться. Обычно я на это не рассчитываю. Но я должна была встретиться с Тедди. Он ждал меня на улице в своем «танке». Думаю, он очень многое делает лишь для того, чтобы произвести впечатление. Широкие жесты в венском духе. В «Ля Кот Баск» я заказала только салат с сыром, чтобы уколоть его. А Тедди стал болтать какую-то чушь о президенте Кеннеди, о том, что он его знал и помогал в предвыборной борьбе.

— Но он действительно знал его, — с удивлением произнес Фрер. — Я видел их вдвоем на митинге в Мэдисон Сквер Гарден.

— Но он ведь упомянул об этом для того, чтобы произвести на меня впечатление, разве нет?

— Я не могу так сказать.

— Видите, какая я маленькая дрянь? Унижаю его, веду себя с ним отвратительно. Я хотела бы остановиться, но он пробуждает во мне все самое худшее.

— Он хочет быть вашим другом.

— Да, знаю, — безжизненно произнесла она, — и я ненавижу себя за то, что я такая стерва.

— Барбара, мы можем на некоторое время забыть о текущих событиях? Дело в том, что мы отвлекаемся. Вы накурились, теперь вы испытываете по сему поводу стыд, поэтому оставим Франклина в стороне. На самом деле ваша враждебность направлена на меня за то, что я запретил вам курить марихуану.

— Я подвела вас. Прошу прощения. Вы простите меня?

— Дело не в прощении. Я просто не хочу ставить на нашем пути ненужные препятствия. А применение наркотика не поможет нам, по крайней мере сейчас… Сейчас я хотел бы, чтобы вы расслабились, мысленно вернулись назад и постарались рассказать ваши самые ранние впечатления.

Наступила минута тишины.

— Я… да, я сижу в автомобиле рядом со своим отцом, и мы едем по дороге. По какой-то сельской местности. Очень тепло. Лето. Я чувствую запах цветов. У меня в руках кукла.

Затем мы подъезжаем к черным металлическим воротам и въезжаем в них. Мой отец говорит: «Четыре года, Барб». Мы выходим из машины. У моего отца два букета цветов. Он говорит мне, чтобы я оставила куклу в машине, и дает в руки букет… да, фиалок. Мы идем по дорожке, вдоль которой стоят ряды высоких каменных плит с именами на них. Меня начинает бить дрожь. Мы останавливаемся у одного камня и опускаем цветы, и отец снова говорит: «Четыре года. Я не могу в это поверить». Он склоняет голову, и мы кладем цветы к камню. Потом отец начинает плакать, а я не знаю, что мне делать. Я так напугана. А он берет меня за руку: «Я так любил ее, Барб». А я говорю: «Кого, папа, кого?» А он говорит, что это мама. Мама лежит под землей. Он не может прекратить плакать, а я бегом направляюсь к машине, беру свою куклу и возвращаюсь назад. Отец стоит без движения, его плечи трясутся, а я говорю: «Папа, я оставляю с ней Тич. Ей не будет так одиноко». Так звали куклу — Боже, я не думала, что помню это. Тич. Разве это не странное имя?

— Когда умерла ваша мама? Вы помните?

— При родах. Нас было двое. Я и мой брат Лоренс. Мы были разнояйцевыми близнецами, но он умер вместе с мамой. Я была старше на восемь минут, а он родился… и… их обоих не стало.

— Еще что-нибудь вы помните?

— О кладбище ничего. До шести лет за мной присматривала женщина по имени Линдстрем. Видите ли, у моих родителей не было братьев и сестер. Они оба были единственными детьми, и, как выяснилось, я тоже. Я звала эту женщину тетей Линдой. Думаю, ей, наверное, было около сорока.

— Вы любите ее?

— Да, она была добра ко мне. Но очень часто я ее не понимала. У нее был сильный акцент, до того она работала в нашем районе уборщицей, полагаю, у нас ей было легче. Она стала, ну, какой-то солидной… домохозяйкой, что гораздо лучше, чем уборщица.

— Что вы можете рассказать о Линде? Ну, она обижала вас или вы ее?