И сердца боль - Анна Климова (2012)

Андрей шагнул в чистую, пахнувшую травами и вареньем веранду. На столе он заметил закрытые газетами эмалированные тазики.

Пожилая женщина провела его через кухню в светлую комнату, наполненную теплыми, домашними запахами. Посреди комнаты стояли круглый стол и стулья. У стены старый, светлого дерева сервант с одиноким чайным сервизом за стеклом, огромный, как слон, диван, покрытый крахмальной салфеткой, часы с кукушкой на стене, фотографии в рамочках. Меж двух окон, на комоде мерцал черно-белый телевизор, тоже покрытый салфеткой. На полу тканые пестрые дорожки.

Продолжая улыбаться, старушка сказала с необидной насмешливостью:

— Ну, зятек, раздевайся, садись! Сейчас павячэраем, поговорим.

Андрей, скрывая смущение, поставил сумку у порога, снял куртку.

Старушка скрылась на кухне. Андрей осторожно присел на стул за столом, привыкая к чужому жилищу.

За шторами скрывались еще две комнаты, разделенные белым боком русской печи.

Простота, уют, доброжелательность хозяйки согревали ему душу. Отходила от сердца ледяная корка настороженности. После московской квартиры в Гагаринском переулке комната и вообще дом казались ему игрушечными, неким пристанищем добрых хоббитов.

На столе Андрей заметил красочную коробку, сделанную из почтовых открыток, где лежали неоконченное вязанье и несколько шерстяных клубков. Он подвинул коробку ближе, разглядывая открытки. Там были и новогодние, и просто поздравительные…

В этот момент старушка принесла дымящуюся картошку, порезанное сало, домашнюю колбаску, свежих огурцов, зеленый лук, помидоры, после чего вытащила из буфета графинчик с кристально чистым содержимым. Появилось блюдо с румяными пирожками, вазочка черничного варенья.

До того, как все это предстало перед его глазами, он и не подозревал, насколько голоден. Желудок отозвался жалобным стоном.

— Ну, сынок, давай! Со свиданьицем! Баба Зоя я, — сказала она просто и тихонько засмеялась. — Я думаю, кто это ночью по двору шастает. Шарик-то на Оленьку так бы не кинулся. Гляжу, хлопец ладный… Ты давай, наливай, касатик, кушай! Небось, голодный с дороги-то?

Андрей уже уплетал за обе щеки. Баба Зоя ловким движением плеснула жидкость из графинчика в две маленькие рюмочки. Андрей выпил, и горло сразу обожгло захватывающим дух огнем.

— Ты закусывай, закусывай! Моя дерючка мужиков здоровее тебя валит, — снова засмеялась она, с удовольствием наблюдая за его молодым, здоровым аппетитом.

— Как сердцем чуяла, что Олькин парень! Она ж про тебя, родимая, мне в письмах на каждой строчке! Вот уж не думала… — на ее глазах появились счастливые слезы. — Ешь, ешь, касатик! Не обращай на старуху внимания! От радости это я… Всю жизнь мечтала…

В этот момент во дворе радостно затявкал песик, чьи-то легкие шаги послышались в коридоре… На пороге показалась Оля. В простом сарафане, кофточке, босоногая. Она изумленно остановилась, глядя на ужинавшую пару.

— Андрей? Ты?

Оля прислонилась к косяку двери.

Андрей медленно встал, сглотнув непрожеванный кусок.

— Я, — обреченно подтвердил он.

— Что ты здесь делаешь?

— Вот… приехал.

Секундная пауза, и она выскочила в темноту. Андрей ринулся за ней.

Хлопнула калитка, мелькнуло за забором светлое пятно сарафана… Визжащий песик, мошки в лицо, хлесткая ветка бузины, частокол, палисадники с приторно пахнущими цветами, влажная трава под ногами…

Он поймал ее у следующего дома. Прижал к себе, безвольную и несопротивляющуюся, осыпал поцелуями лицо, снова прижал, задыхаясь от счастья, от возможности чувствовать ее запах, трогать ее волосы, ощущать ее всю, такую близкую, такую родную…

Она плакала. С надрывом, с безутешностью ребенка. Сама обвила руками его шею, спрятала лицо у него на груди.

— Зачем, дурочка? Ну зачем ты так? — спросил он дрожащим от волнения голосом.