— Для того, чтобы объяснить тебе кое-что очень важное, — ответил он. — Но если хочешь, я сделаю это сейчас. — Он подался вперед на стуле и положил руки на ее плечи, глядя ей в глаза. — Послушай меня внимательно, Вероника. Я никогда не любил твою маму, хотя она и написала в своем дневнике, что я ее любил. Но она была всерьез влюблена в меня и очень страдала, когда я ее бросил. Эти фантазии, наверное, помогали ей утешиться… Мы с ней встречались двадцать пять лет назад, и после этого я больше с ней не виделся и вообще позабыл о ней. Я даже не узнал ее, когда она приехала ко мне на прошлой неделе. Я не испытывал к ней совершенно никаких чувств — для меня она была теперь просто твоей матерью. А если она лежала в моей постели в то утро, так это ровно ничего не значит. Я понимаю, как сильно это должно было тебя потрясти, но поверь мне, Вероника: между мною и твоей матерью совершенно ничего не произошло в ту ночь. Я выпил снотворное и спал мертвым сном, когда она пришла ко мне, — я даже не знал, кого обнимаю…

— Послушай, меня совершенно не интересует, когда ты встречался и чем ты занимался с моей матерью, — нетерпеливо перебила она, стряхивая его руки со своих плеч. — И я не понимаю, почему ты отчитываешься в этом передо мной. Мне кажется, личная жизнь моей матери вообще не должна меня касаться.

Вздохнув, он откинулся на спинку стула. Потом устало провел ладонью по лицу и сказал, склоняясь над ней:

— Твоя мама приехала ко мне, чтобы рассказать о своем дневнике и объяснить, почему ты убежала. Поверь, Вероника: ни у нее, ни тем более у меня и в мыслях не было…

— Я уже просила тебя не называть меня чужим именем! — Она смерила его сердитым взглядом. — Я никакая не Вероника, а Констанс. Ты, должно быть, обознался. И вообще оставь меня в покое. Мне наскучили твои разговоры.

— Ты хочешь, чтобы я ушел?

— Да.

Она растянулась в постели — ею снова овладела сонливость. Он поднялся и направился к двери.

— Постой, — окликнула она его, когда он был уже на пороге. — Может, ты объяснишь мне, где я нахожусь?

Он обернулся и посмотрел на нее долгим взглядом. Этот взгляд был очень несчастным, но, кроме отчаяния, в нем было и что-то еще, она не могла понять, что именно.

— Это одна из самых лучших частных клиник в Риме, — сказал он. — Она специализируется на заболеваниях мозга и нервной системы… — Он на секунду умолк, потом добавил, глядя в сторону: — Это вовсе не означает, что у тебя что-то не в порядке с головой. Просто у тебя было легкое психическое расстройство, которое привело к головным болям, и доктора посчитали необходимым…

Она больше не слушала его. Свернувшись в комочек под одеялом, она закрыла глаза и прижалась щекой к подушке.

— Я хочу к нашему фонтану, — прошептала она, прежде чем погрузиться в глубокий сон.

Выйдя из палаты Вероники, Габриэле подошел к Констанс, сидящей на диване в коридоре. Она подняла голову и посмотрела на него вопрошающим взглядом.

— Мне кажется, теперь с ней все в порядке, — сказал он.

Констанс нервно облизнула губы.

— В порядке в каком смысле?

— В том смысле, что она больше не страдает, — коротко ответил он и, сделав ей знак следовать за ним, направился к выходу.

На улице все еще лил дождь. Водяные струи обрушивались на асфальт с такой силой, будто хотели пронзить насквозь земной шар и выйти с противоположной его стороны. Небо рыдало, скорбя об их утраченном счастье.

— Она тебя узнала? — спросила Констанс, когда они сели в его темно-синюю «альфа-ромео» и выехали с территории клиники.

— Нет, — ответил он, закуривая. — Но, по-моему, она не имела ничего против того, что я сижу в ее палате. Скорее наоборот, мое присутствие было ей приятно — до тех пор, пока я не стал ей объяснять, что она…

Он закашлялся, поперхнувшись дымом.

— Что ты стал ей объяснять, Габриэле?