Роковая женщина - Майкл Корда (1998)

И когда она собиралась с силами, чтобы пройти через эту пытку, ей вспомнилось, что она приехала в Нью-Йорк надеясь прославиться. Теперь слава наконец готова была обрушиться на нее.

К сожалению, это случилось при самых ужасных обстоятельствах.

За пределами семейного круга к Патнэму Баннермэну относились как ко вполне разумному и талантливому взрослому человеку. Он был преуспевающим фотографом, вполне прилично обеспеченным, причем исключительно благодаря своей работе, и способным неплохо справляться с большими и малыми проблемами повседневной жизни. Он встречал уважение со стороны своего банковского менеджера, своего агента, приходящей прислуги, и в различной степени обожание и восхищение значительного числа женщин. Но стоит только приехать домой, думал он, к тебе начинают относиться как к ребенку или деревенскому дурачку.

Как младший из детей Артура Баннермэна, он, как правило, исключался из семейного совета и даже не обижался на это. Слишком часто в прошлом семейные советы были посвящены именно ему самому.

Он должен был разрешать возникшие перед семьей проблемы, держась от нее в стороне, и уже сожалел, что приехал, хотя при данных обстоятельствах он вряд ли мог от этого уклониться. Он отдал дань уважения бабушке, которая велела ему найти белую рубашку и переодеться, и обменялся несколькими словами с братом Робертом — тот был слишком занят «преодолением трудностей», как если бы смерть отца была кризисом в дипломатических отношениях.

Роберт занял кабинет отца — мрачную, отделанную панелями комнату, полную переплетенных в кожу счетных книг и политической литературы, откуда время от времени возникал, дабы провозгласить, что он только что говорил с президентом или что Кортланд де Витт едет из Нью-Йорка с важными известиями, которые не хочет обсуждать по телефону. Приезд де Витта и его неожиданное отбытие, казалось, создали настоящий кризис, и теперь Роберт пребывал наверху за запертыми дверями вместе с бабушкой, в то время как многочисленные слуги передвигались на цыпочках и общались между собой замогильным шепотом, словно малейший громкий звук мог бы сорвать с их голов покров Господень, что, учитывая настроение миссис Баннермэн, было вполне вероятно.

Известие, что отец умер в квартире — а возможно, даже в постели — молодой женщины, не слишком потрясло Пата. Он был удивлен, конечно, но на свой лад это показалось ему лучшим из того, что он услышал о старике за все последние годы. Он предполагал, что подобные вещи проходят мимо отца, что вся его жизнь состоит из заседаний совета директоров, официальных обедов и приемов с его ровесниками и всяческими скучными социальными обязанностями, вроде открытия нового крыла Метрополитен-музея.

В редких случаях, что он встречался с отцом в последние годы, тот казался ему старым, усталым и скучающим, — человеком, жизнь которого превратилась в рутину и который получал от всего этого очень мало удовольствия. Патнэм не находил это странным — в конце концов, отцу было за шестьдесят, и он все еще страдал от последней неудачной попытки достичь президентского поста, хотя и скрывал свое разочарование за обычным самообладанием аристократа. Он был здоров, даже оживлен, но Патнэм не допускал и мысли, что у отца есть личная жизнь, как будто либидо Артура Баннермэна исчезло вместе с президентскими амбициями.

Конечно, детям всегда трудно представить себе сексуальную жизнь родителей — Патнэм, хоть и не имел детей, был уже в том возрасте, когда можно это понять, но в случае Артура Баннермэна, с его чувством собственного достоинства, ошеломляющей силой воли и презрением к любому поступку, несовместимому с его представлениями о чести, еще труднее было допустить, что он обладает теми же потребностями и слабостями, что и простые смертные. Это было все равно, что представить себе Джорджа Вашингтона с вынутой вставной челюстью или без штанов.