Женщина нашего времени - Рози Томас (1993)

Он показал на маленькие воротца. Рядом с каждыми воротцами карандашом был написан номер, причем большие номера были сверху зигзагообразного пути, а меньшие — снизу. Установленные Харриет воротца оставались открытыми, нарушая последовательность маршрута. Считая вслух, Саймон складывал номера, чтобы получить результат.

— Семьдесят девять, — сказал он. — Теперь посмотри еще раз.

Щелкая воротцами, он уничтожил решение Харриет и заменил его своим. Она увидела, что меньшее количество воротец осталось открытыми, все были расположены внизу доски. Затем он собрал шарики и запустил их снова. Они неизменно падали в те же места, однако счет Саймона был только двадцать семь.

— Ты видишь? Такое же решение, но достигается несколько более окольным путем.

— Я понимаю, это — как в жизни, — пробормотала Харриет.

Саймон расправил лист бумаги. Четким аккуратным почерком на нем были нанесены наименьшие счета для каждой из двухсот пятидесяти шести перестановок. Харриет посмотрела на список и произвольно переставила фишки. Она зажала нижнюю губу между зубами и сосредоточенно хмурилась, когда ее пальцы плясали над воротцами. Но теперь, когда она выпустила шарики, желтый и зеленый попали не в те прорези.

Саймон повернулся, чтобы показать ей, но она остановила его:

— Нет. Дайте мне попробовать еще раз.

На этот раз у нее все получилось, но не было уже радостного крика. Она внимательно смотрела на доску, загипнотизированная ею. Она понимала, что сила этой игры — в ее простоте. Она была сделана из куска упаковочного ящика и обгорелых спичек, однако она излучала сияние, которое притягивало ее пальцы, искушая сделать еще одну попытку.

— Это умная игра, — сказала она.

Харриет почувствовала, как зашевелились волоски от затылка вдоль всего позвоночника. Она поежилась, но уже не от холода: «Очень, очень умная».

Харриет ощутила момент сильного чистого возбуждения. Это было похоже на видение, которое пришло к ней в ее детской кровати. Оно захватило ее полностью, превращая все то, о чем она думала, в красивое, простое и бесконечно заманчивое. А потом также быстро все прошло, оставив ее удивляться тому, что же произошло с ней. Она прикоснулась к растрекавшемуся дереву и затертым фишкам, так заинтересовавшим ее.

— А когда же вы сделали это? Где и зачем?

— Как много вопросов, — ответил Саймон.

Даже после того, как он впустил ее сюда, он как бы защищался и от ее историй, и от ее вопросов. Кэт никогда не задавала таких вопросов, Кэт была слишком поглощена собой. Это был здоровый, естественный интерес юности. Она заставляла его чувствовать себя старым даже тридцать лет тому назад, потому что сама она была такой свежей и полной жизненных соков. Он любил это. С совершенно иной и удивительной дочерью Кэт, которая подошла к нему слишком близко за столь короткое время, он хотел понять — любил ли он настоящую Кэт или только известную ему. Он злился на эту девушку, которая могла разрушить хранимые им счастливые воспоминания, потому что большинство других воспоминаний не были такими счастливыми.

Саймон не хотел обсуждать сейчас игру, так как это разбудило бы в нем другие воспоминания. Он не знал, что может заставить его рассказывать. Вместо этого он рассматривал дочь Кэт, пальцы которой изучали старое дерево из лагеря Шамшуйпо.

Она совсем не была похожа на свою мать. Кэт вся состояла из локонов и атласных изгибов. У нее были полные мягкие губы, всегда готовые к улыбке. А эта девушка была худой и плоской, и ее коротко подстриженные волосы делали ее еще более похожей на мальчика. Когда она задавала вопросы, она выслушивала ответы так, как будто пыталась запомнить их. Даже при беглом взгляде ее глаза все схватывали. В отличие от своей матери, она не слишком часто улыбалась. Она смеялась пугающими вспышками, это был энергичный смех, больше похожий на мужской.