И всё равно люби - Кэрри Браун (2016)

Годы спустя, рассказывая доктору Веннинг о том кошмарном лете, Рут все еще явственно помнила то ощущение в животе – будто ребра ее сжало что-то большое, слишком большое, что не умещалось в тесном пространстве ее тела и выскочило наружу, оставив после себя зияющую дыру. Боль разлуки с Питером казалась невыносимой. Для нее уже не имело никакого значения, что он струсил, сбежал от ее новостей. Она так отчаянно по нему скучала, что думала, больше не выдержит. Слишком ей было больно.

Лежа в ту ночь в темноте, закрывая лицо руками, – уже после того, как она наглоталась аспирина, ополоснулась в душе и выпила таблетку, которую протянул ей доктор Ван Дузен («Держи, Рут, – хмуро сказал он, – тебе надо поспать»), – она все еще чувствовала в своем дыхании апельсиновый запах. За окном монотонно скрипели древесные лягушки, совсем рядом – их разделяла пара дюжин домов, не больше – волны бились о берег. Снизу доносились голоса – разговор шел на повышенных тонах, потом рыдания навзрыд – миссис Ван Дузен, догадалась Рут.

Через мгновение все потонуло в звуках музыки – симфонический оркестр волной накрыл хор древесных лягушек, рокот океана и то горе, которое Рут принесла в этот дом.

Рут лежала в кровати, вокруг плыла темнота.

Она старалась думать о том, что она любит, старалась проговорить про себя названия этих вещей.

Она любит читать, любит книги.

Она любит вкусную еду, любит макать поджаристых омаров в соус и поедать их на пару с Элли.

Любит плавать в океане.

Любит свою комнату в домике Мэри Хили, шум волн и полоску океана, чуть виднеющуюся над крышами.

Любит Мэри Хили, та была очень добра к ней и даже вскарабкалась наверх на одной ноге, чтобы спасти ее.

Наверное, она любила своего отца, хотя он этого и не заслужил, а может, даже вовсе и не был ее настоящим отцом.

Рут резко повернулась и уткнулась лицом в подушку.

Она любит Питера Ван Дузена.

Рут поняла, что как только Ван Дузены узнали о том, что с ней случилось, они набросились на Питера. И тот во всем признался – да, они с Рут тайком встречаются вот уже два года. И его без промедления отослали к родственникам в Нью-Йорк. Договорились, что он будет помогать по работе своему дяде-юристу.

Когда Рут немного окрепла, доктор Ван Дузен пристроил ее до конца лета к своему другу в Вермонт, где тот организовал летний лагерь для слепых детей. Шесть недель Рут просидела в крохотной раскаленной комнатушке, отведенной в лагере под служебное помещение для нянечек, – стены здесь были все в горошинах янтарной смолы. Она целыми днями читала дешевые романы, смазывала раствором каламина и заклеивала пластырем локти и коленки – вечные ссадины и царапины – бедных слепых ребятишек, то и дело на что-то натыкавшихся. Ее отослали сюда не просто так, размышляла она, – таково чье-то понимание должной для нее кары.

Ночью, предоставленная сама себе, она выходила к озеру и заплывала далеко от берега – так далеко, что закричи она – никто не услышит.

Она ложилась на спину и долго качалась так, глядя на луну и облака, вслушиваясь, как вода мерно подталкивает ее.

В каком-нибудь романе, если бы главному герою захотелось умереть, он просто утопился бы, вот и все. Но действительность была гораздо тяжелее: ей совсем не хотелось умирать, но жить было так больно.

В конце лета за ней приехал доктор Ван Дузен. Он остановил машину на разогретой парковке, усыпанной сосновыми иголками. Забравшись в нее, Рут увидела, что здесь все ее вещи – все, что она накопила за те пять лет, что жила у Мэри Хили, – одежда, книги, зимнее пальто и ботинки – все аккуратно свернуто и упаковано. Значит, ее теперь отвезут куда-то в другое место – не к Мэри Хили и вообще не в Уэллс.

– Что с Мэри? – спросила Рут доктора Ван Дузена. – Кто теперь ухаживает за ней?

– Она переехала к одной из своих дочерей, – ответил доктор. – Ей пришлось ампутировать вторую ступню.

– Я буду писать ей, – сказала Рут.